Добавлено: 01 май 2018, 05:14
Теория и практика. Магическое зеркало
Теория и практика. Магическое зеркало
На написание, составление и редактирование представленного выдающегося труда — задачу крайне сложную за неимением какой бы то ни было литературы (а тема эта практически незнакома подавляющему большинству читателей, и основная сложность здесь состояла в необходимости корпеть над «тай-ны полными листами позабытых древних знаний»36) — у меня было три причины. Первая — освободить себя от тяжкого тру-да ведения переписки касательно данного предмета и вопросов оккультного в целом, изложив важнейшие моменты, по поводу которых ко мне обращаются чаще всего, и в которых от меня ожидается быть весьма подкованным после многих лет ис-следований в Пифагорейском и Розенкрейцерском братствах, к которым я имею честь принадлежать37. Вторая причина за-ключается в обязательстве перед тем, кто в темный час болез-ни проявил себя истинным моим другом; и третья в том, что наконец пришло время, чтобы, пусть и частично, осветить эту, порождающую столько запретов и непонимания, тему, особен-но с учетом того, что мне представилась редкая возможность получить информацию по данному предмету от одного из пер-вых мастеров оккультных наук, пребывающем еще во плоти на этой земле — я говорю о знаменитом армянском Философе Кильна Вильмаре, ненадолго посетившем берега ныне респу-бликанской и по-прежнему крайне суетной Америки.
Но помимо всего этого, есть и другая причина: на про-тяжении последних лет между теориями, теоретиками и истинной природой психических феноменов различной и весьма любопытной природы, наступил настоящий разброд. Это особенно верно для огромного, но весьма слабо изученного царства магнетической науки, одной из отрас-лей которых и посвящены следующие страницы.
Возникла нужда в доступном руководстве. И вот эта ну-жда удовлетворена.
При всем недостатке времени, здоровья и витальной силы, автору этих строк едва ли удалось уделить предме-ту внимания, которого он несомненно заслуживает. Задача связать все концы воедино, пожалуй, была выполнена не без нареканий; и все же я с со свойственным бесстрашием сорвал покровы тайны, накинутые на изучаемый предмет шарлатанами, мошенниками и самоназванными мистиками всех мастей, позорящих и приносящих дурную славу тому, в чем сами абсолютно ничего не смыслят.
Безусловно, практики с зеркалами имеют научную, фак-тическую природу, однако, некоторым не удается извлечь из них ничего, и в своем самодовольстве они не понимают даже самой природы феномена, который столь охотно поно-сят и отвергают, на деле же просто не имея должных ка-честв ума, присущих людям более подготовленным.
Работа с зеркалами есть лишь еще одна ступень яснови-дения; это самостоятельная способность, обретаемая ины-ми путями и через иные процессы, но она так же может быть освоена одними весьма совершенно, в ׳го время, как других постигнет крах. И здесь я настоятельно рекомендую воздержаться от опытов с зеркалами, избежав лишних трат и огорчений, тем, кто не склонен к внутренним проявле-ниям месмерического или магнетического толка. Но для тех же, кому они доступны, при правильном подходе веро-ятность достижения успешных результатов весьма высока.
Знаменитый доктор Ди из Лондона и тысячи иных до и после него, пользовались пластинами из полированно-го ископаемого угля (подобную мне приходилось видеть в Британском Музее), а также иные инструменты для по-стижения тайн, которые иначе были бы попросту недо-ступны. Некоторые особенно упертые и поверхностные современники, в условиях, когда истинное искусство зеркал редко, а обманщики лишь множатся, имеют склонность подвергать сомнению и осмеянию саму идею о том, что по-средством одного лишь физического агента возможно про-никнуть за границы мира сего, оказавшись по ту сторону бытия в полном сознании.
Они не признают того, что округлые, вогнутые, поля-ризованные зеркала, кристаллы а то и чернильная клякса на руке девственницы38 могут быть полноценным инстру-ментом; а мне, однако, известно, что это факт неопровер-жимый; и в этой стране есть тысячи тех, кто смог бы поручиться за правоту Ди и прочих в этом вопросе:
А если на зеркальной глади неподвижной
Твой жребий будет явлен? Или перл
В своих глубинах отразит, что скрыто от людей?
О, то загадка для меня, что проще не становится с годами.
Мне видятся грядущего картины За гранью черного зеркального стекла,
Я наблюдаю то, что жизнь готовит,
Среди того любовь, борьба и горе,
Война и мир, здоровье и недуг,
Там жизнь и смерть, потери, обретенья,
Неверность, долг, виденья дальних берегов,
И буря, равно в море и на рынках,
Коммерческие встряски, разоренья,
Благие знаки и грядущие невзгоды,
Погибель наций, ссылка и опала,
И начинанъю всякому конец.
Тайны бытия знакомы мне лучше, чем многим на этой земле. В уединении и строгой дисциплине мне были явле-ны слова нездешних истин. Бессмертие есть истина, несо-мненная, как все Творение, более осязаемая, чем толщи гранита; это демонстрировалось не раз, множеством спосо-бов, в том числе и физически, через незримых духов. Да,были и истинные медиумы, возможно, есть и до сих пор, но в то же время в изобилии и бессовестные обманщики, чья работа состоит целиком в том, чтобы передавать лож־ ные сообщения, будто бы от самих мертвых. Эти подле-цы ныне процветают, подпитываемые массами бездумных приверженцев спиритуализма, которых заботит лишь сам феномен, а не его принципы.
И та же картина в иных сферах оккультной науки. Лож-ные медиумы и самоназванные ясновидящие, я их называю просто «хреновыми спиритуалистами», вот они-то повею-ду — законченные фанатики без капли здравого смысла, люди самого поганого сорта, ради самой мелкой наживы, ничуть не колеблясь, самым мерзким образом готовы вы да-вать ложь за чистую правду и тем порочить истинный спи-ритуализм, подлинное ясновидение.
В наши дни настоящий медиум является скорее исклю-чением из весьма широко распространяющегося правила. То же самое с прорицающими через зеркала и кристаллы, в этой стране на одного настоящего найдется с десяток мо-шенников. Само явление куда древнее любой из нынешних цивилизаций, но, несмотря на это, подобно истинному ме-диумизму, оно постоянно служит почвой для обмана.
Разумеется, куда ни глядь, нигде не найдешь отдуши-ны, что в вопросах хозяйствования, что в вопросах веры. Но это не так среди розенкрейцеров39, ибо пусть их вера в духов столь сильна, сколь только может быть, она имен-но сильна, но не фанатична. Они порядком подустали от современного спиритуализма, ведь подобно мне, они при-нимают только факты, отбрасывая весь жаргон и прочую шелуху. Заинтересованной стороне полагалось бы скры-вать свои изъяны, но тут уж они говорят сами за себя. Все дело в том, что сейчас слишком много теоретизирования и слишком мало религии; слишком много ума, но крайне не хватает сердца. Карлейль40 как-то писал одному моему другу, что в некоторых своих проявлениях современный спиритуализм есть «литургия обезьян Мертвого моря»41. В большинстве случаев так оно и есть; но из остального, что истинно и благо, я верю: родится ко времени и но-вая надежда.
* * *
Мадам Жорж Санд описывала знаменитого Графа де Сен-Жермена42 как одного из величайших мастеров ма-гического зеркала, когда-либо жившего по эту сторону индийских гор, и о ком говорится, будто бы тот жил на протяжении веков, вопреки беспощадному времени, волне-ниям и революциям в загнивающих империях.
«Что делает графа де Сен-Жермена интересным и выда-ющимся, так это, по моему мнению, те предположения, что он выдвигает, объясняя наиболее сомнительные из найме-нее освещенных моментов Истории. Спросите его о любом предмете и о любой эпохе, и вы удивитесь, услышав, как он раскрывает или изобретает на ходу бессчетное количе-ство равно вероятных и увлекательных вещей, показываю-щих в новом свете то, что ранее казалось загадочным или попросту спорным. Простой эрудиции не достанет, чтобы объяснить Историю. Этот человек, должно быть, обладал могучим умом и невероятным знанием человеческой приро-ды. <...> Не так просто подвести его к разговору об этих удивительных вещах. <...> Он понимает, что его считают фантазером и шарлатаном, и это его весьма беспокоит. <...> Свои сверхъестественные силы он объяснять отказывается...но благодаря ему Европа полнится множеством таинствен-ных легенд».
О графе Калиостро Жорж Санд говорит так: «Извест-но, что, когда Фридрих Великий приказал ему покинуть Берлин, он отбыл в своей карете in propria persona, ров-но в полдень проехав одновременно через все ворота; по меньшей мере двадцать тысяч людей готовы поклясться в этом. Караул каждых ворот наблюдал одни и те же шля-пу, парик, карету и лошадей, и вам не удастся убедить их в том, что в тот день там не присутствовало по крайней мере шести Калиостро». Этот же Калиостро владел магиче-ским зеркалом, ныне находящимся во Флоренции, Италия, в котором каждый, кому дозволялось в него заглянуть, мог увидеть три любых вещи или троих человек, которых по-желает, будь они живыми или мертвыми! И тысячи людей истово верят в это, как в то, что два и два в сумме да-дут четыре. Это явление не имеет на себе и налета спи-ритизма, и не является суеверием, оно абсолютно научно, и имеет под собой единственно магнетическую приро-ду — ясновидение при особых обстоятельствах, легко до-стигаемое, что я продемонстрирую до того, как закончу этот труд.
Процитирую:
«Итак, Фридриху волей-неволей пришлось сделать над собой усилие и обрести свое философское спокойствие без посторонней помощи.
Он произнес:
— Раз уж зашла речь о Калиостро, и только что пробил час, когда принято говорить о привидениях, я расскажу вам одну историю, и вы сами поймете, как следует относиться к искусству чародеев. Это приключение — чистая правда, ее рассказал мне тот самый человек, с которым оно про-изошло прошлым летом. Сегодняшний случай в театре напомнил мне о нем, и, быть может, этот случай имеет ка-кую-то связь с тем, что вы сейчас услышите.
— А история будет страшная? — спросил Ламетри.
— Возможно! — ответил король.
— Если так, я затворю дверь, что за моей спиной. Не выношу открытых дверей, когда говорят о привидениях и чудесах.
Ламетри закрыл дверь, и король начал:
— Как вы знаете, Калиостро умел показывать легковер-ным людям картины, или, вернее, своего рода волшебные зеркала, в которых по его желанию появлялись изображе-ния отсутствующих людей. Он уверял, что застает этих людей врасплох и таким образом показывает их в самые сокровенные и самые интимные минуты их жизни. Рев-нивые женщины ходили к нему, чтобы узнать о неверно-сти мужей или любовников. Бывало и так, что любовники и мужья получали у него самые невероятные сведения о поведении некоторых дам, и, говорят, волшебное зер-кало выдало множество тайных пороков. Так или иначе, но итальянские певцы оперного театра однажды вечером пригласили Калиостро на веселый ужин, сопровождаемый прекрасной музыкой, а взамен попросили его показать им несколько образчиков его искусства. Калиостро согласился и, назначив день, в свою очередь пригласил к себе Пор-порино, Кончолини, мадемуазель д’Аструа и мадемуазель Порпорину, обещая показать все, что им будет угодно.
Семейство Барберини также было приглашено. Маде-муазель Жанна Барберини попросила показать ей покой-ного дожа Венеции, и, так как господин Калиостро весьма искусно воскрешает покойников, она увидела его, силь-но перепугалась и в смятении вышла из темной комнаты, где чародей устроил ей свидание с призраком. Я сильно подозреваю, что мадемуазель Барберини любит «позубо-скалить», как говорит Вольтер, и разыграла ужас нарочно, чтобы посмеяться над итальянскими актерами, которые вообще не отличаются храбростью и наотрез отказались подвергнуть себя подобному испытанию. Мадемуазель Порпорина со свойственным ей бесстрастным видом за-явила господину Калиостро, что она уверует в его искус-ство, если он покажет ей человека, о котором она думает в настоящую минуту и которого ей незачем называть, поскольку чародей, должно быть, читает в ее душе, как в от-крытой книге.
«То, о чем вы меня просите, нелегко, — ответил Ка-лиостро: — Но, кажется, я смогу удовлетворить ваше же-лание, если только вы дадите мне самую торжественную и страшную клятву, что не обратитесь к тому, кого я вам покажу, ни с одним словом и не сделаете, пока он будет перед вами, ни одного движения, ни одного жеста».
Порпорина поклялась и вошла в темную комнату с боль-шой решительностью.
Незачем напоминать вам, господа, что эта молодая осо-ба обладает необыкновенной твердостью и прямотой харак-тера. Она хорошо образованна, здраво рассуждает о многих вещах, и у меня есть основания думать, что она не под вер-жена влиянию каких-либо ложных или узких взглядов. Порпорина так долго оставалась в комнате с призраками, что ее спутники удивились и встревожились. Все проис-ходило, однако, в абсолютной тишине. Выйдя оттуда, она была очень бледна, и, говорят, слезы лились из ее глаз, но она тотчас же сказала товарищам: «Друзья мои, если госпо-дин Калиостро чародей, то это не настоящий чародей. Ни-когда не верьте тому, что он вам покажет». И не пожелала объяснить ничего более. Но несколько дней спустя Кончо-лини рассказал мне на одном из моих концертов об этом вечере с чудесами, и я решил расспросить Порпорину, что и сделал, как только пригласил ее петь в Сан-Суси. Заста-вить ее говорить оказалось нелегко, но в конце концов она рассказала следующее:
«Без сомнения, Калиостро обладает необыкновенными способами вызывать призраки, и они до такой степени по-хожи на реальных лиц, что самые уравновешенные люди не могут не взволноваться. Но все-таки он не волшебник, и то, что он якобы прочитал в моей душе, было, я уверена, основано на его осведомленности о некоторых обстоятель-ствах моей жизни. Однако эта осведомленность была непол-ной, и я бы не посоветовала вам, государь, назначать его министром вашей полиции, ибо он мог бы наделать немало оплошностей. Ведь когда я попросила его показать мне одного отсутствующего человека, я имела в виду маэстро Порпору, моего учителя музыки, — сейчас он в Вене, — а вместо него я увидела в волшебной комнате одного доро-гого мне друга, скончавшегося в этом году»43.
— Вот холера! — произнес д’Аржанс: — Пожалуй, это будет потруднее, чем показать живого!
— Подождите, господа. Калиостро, имевший неточ-ные сведения, даже не подозревал, что человек, которого он показал мадемуазель Порпорине, умер. После того как призрак исчез, он спросил у певицы, довольна ли она тем, что увидела. «Прежде всего, сударь, — ответила она, — я хотела бы понять, что это было. Объясните мне, прошу вас». — «Это не в моей власти, — ответил Калиостро. — Вы узнали, что ваш друг спокоен и что труд его приносит пользу, — этого довольно». — «Увы! — возразила синьо-ра Порпорина. — Сами того не зная, вы причинили мне большое горе — вы показали человека, которого я не могла надеяться увидеть, и выдаете его за живого, меж тем как я сама закрыла ему глаза полгода назад».
— Хорошо, однако же, — возразил Ламетри, — все это не объясняет, каким образом Порпорина вашего величе-ства увидела своего мертвеца здравым и невредимым. Ведь если она обладает такой твердостью и таким благоразумием, как утверждает ваше величество, то это противоречит до-водам вашего величества. Правда, волшебник ошибся, вы-тащив из своей кладовой мертвеца вместо живого, который ей понадобился, но это еще больше убеждает в том, что он располагает жизнью и смертью, и тут он сильнее вашего ве-личества, ибо, не в обиду будь сказано вашему величеству, вы повелели убить на войне множество людей, но не смог-ли воскресить ни единого.
— Так, стало быть, мы уверовали в дьявола? — спросил король, смеясь над уморительными взглядами, которые бро-сал Ламетри на Квинта Ицилия.
— Итак... либо прелестная Порпорина безрассудна, легко-верна и видела своего мертвеца, либо она философ и не видела ровно ничего. И притом она все-таки испугалась.
— Не испугалась, но огорчилась, как огорчился бы вся-кий при виде портрета, в точности воспроизводящего люби-мое существо, которое уже невозможно когда-либо увидеть. Но если говорить начистоту, то я думаю, что она испуга-лась уже после, задним числом, и что, выйдя из этого ис-пытания, она утратила частицу своего обычного душевного спокойствия. С тех пор на нее находят приступы черной меланхолии, а это всегда является признаком слабости или нервного расстройства. Я убежден, что ум ее потрясен, хоть она и отрицает это.
<״.>
«Должна признаться, что мне довелось стать свидетелем ?ласти, если даже не всемогущества Калиостро. Вообразите, что, пообещав показать задуманного мною человека, имя которого он якобы прочитал в моих глазах, он показал мне другое лицо и — более того — показал мне его живым, как будто и не подозревая, что тот умер44. И все же, не-смотря на эту двойную ошибку, он воскресил перед моими глазами покойного моего супруга, и это навсегда останется для меня мучительной и страшной загадкой».
«Он показал тебе какой-нибудь призрак, а твое вообра-жение дополнило все остальное».
«Воображение тут совершенно ни при чем, могу вас уверить. Я ожидала, что увижу через стекло или сквозь прозрачную завесу изображение маэстро Порпоры. Дело в том, что за ужином я несколько раз заговаривала о нем и, выражая сожаление по поводу его отсутствия, замети-ла, что господин Калиостро внимательно прислушивается к моим словам. Чтобы облегчить ему задачу, я мысленно представила себе лицо моего учителя и ждала совершенно спокойно, пока еще не принимая этот опыт всерьез. И хотя мысль об Альберте никогда не покидает меня, явился он в тот единственный момент, когда я не думала о нем45. Входя в колдовскую лабораторию, Калиостро спросил, по-зволю ли я завязать себе глаза и согласна ли пойти с ним, держась за его руку. Зная, что он человек воспитанный, я согласилась без колебаний, но при условии, что он ни на минуту не оставит меня одну. «А я как раз и собирал-ся, — сказал он мне, — попросить вас не отходить от меня ни на шаг и не выпускать моей руки, что бы ни случилось и какое бы волнение вы ни испытали». Я обещала, но это его не удовлетворило, и он заставил меня торжественно по-клясться, что, когда появится видение, я не сделаю ни од-ного жеста, не издам ни одного восклицания, словом, буду безмолвна и неподвижна. Затем он надел перчатку и, наки-нув мне на голову черный бархатный капюшон, ниспадаю-щий до самых плеч, повел меня куда-то. Мы шли так около пяти минут, но я не слышала, чтобы закрывалась или от-крывалась хоть одна дверь. Благодаря капюшону я не чув-ствовала никакого изменения воздуха и не знаю, выходили мы из кабинета или нет: чтобы помешать мне запомнить направление, Калиостро заставил меня проделать множество кругов и поворотов. Наконец он остановился и снял с меня капюшон, но сделал это так легко, что я ничего не заме-тила. Мне стало легче дышать, и только поэтому я поняла, что перед глазами у меня уже нет преграды, но вокруг был такой глубокий мрак, что и без капюшона я ровно ничего не видела. Однако через некоторое время я различила пе-ред собой звезду, сначала мерцающую и бледную, а потом сверкающую и яркую. В первое мгновение она показалась мне очень отдаленной, но, став яркой, совсем приблизи-лась. Вероятно, это зависело от более или менее сильного света, проникавшего сквозь прозрачную завесу. Калиостро подвел меня к этой звезде, как бы врезанной в стену, и по ту сторону я увидела странно убранную комнату с мно-жеством свечей, размещенных в определенном порядке. Эта комната своим убранством и расположением казалась вполне подходящей для какого-нибудь колдовского дей-ства. Но я не успела хорошенько ее разглядеть; мое вни-мание сразу приковал к себе человек, сидевший за столом. Он сидел один, закрыв руками лицо, видимо, погруженный в глубокое раздумье. Итак, я не могла рассмотреть его черты, и фигуру его тоже скрывало одеяние, какого я ни-когда ни на ком не видела. Насколько я могла различить, это была белая шелковая мантия или плащ на ярко-крас-ной подкладке, застегнутый на груди какими-то золотыми иероглифическими эмблемами, среди которых я различила розу, крест, треугольник, череп46 и несколько роскошных разноцветных лент. Я поняла одно — это был не Порпора. Но через минуту или две это таинственное существо, кото-рое я уже начала принимать за статую, медленно опустило руки, и я отчетливо увидела лицо графа Альберта — не такое, каким видела его в последний раз, с печатью смер-ти, нет, бледное, но живое, одухотворенное и безмятежно ясное, словом, такое, каким оно бывало в лучшие часы его жизни — в часы спокойствия и доверия. Я чуть было не вскрикнула и не разбила невольным движением стекло, ко-торое нас разделяло, но Калиостро сильно сжал мне руку, и это напомнило мне о моей клятве; я почувствовала смут-ный страх. К тому же в эту минуту в глубине комнаты, где сидел Альберт, открылась дверь, и туда вошли несколь-ко незнакомых людей, одетых почти так же, как он, и со шпагами в руках. Проделав какие-то странные телодвиже-ния, словно играя пантомиму, они поочередно обратились к нему с торжественными и непонятными словами. Он встал, подошел к ним и ответил им столь же непонятно, хотя теперь я знаю немецкий язык не хуже, чем родной. Их речи походили на те, какие мы порой слышим во сне, да и вся необычность этой сцены, чудесное появление этого призрака так напоминали сон, что я сделала попытку ше-вельнуться, желая убедиться, что не сплю. Но Калиостро заставил меня стоять неподвижно, да и голос Альберта был так хорошо мне знаком, что я уже не могла сомневаться в реальности того, что вижу. Поддавшись непреодолимо-му желанию заговорить с ним, я готова была забыть свою клятву, как вдруг черный капюшон вновь опустился на мои глаза. Я быстро сорвала его, но светлая звезда уже исчез-ла, и все погрузилось в кромешный мрак. «Если вы сделае-те хоть малейшее движение, — глухо прошептал Калиостро дрожащим голосом, — ни вы, ни я — мы никогда больше не увидим света». Я нашла в себе силы последовать за ним, и мы еще долго зигзагами шагали в неведомом простран-стве. Наконец он в последний раз снял с меня капюшон, и я оказалась в его лаборатории, освещенной так же слабо, как и в начале нашего приключения. Калиостро был очень бледен и все еще дрожал, как прежде, во время нашего перехода. Тогда тоже рука его, державшая мою руку, судо-рожно вздрагивала, и он очень торопил меня, видимо ис-пытывая сильный страх. С первых же слов он начал горько упрекать меня за недобросовестность, с какой я нарушила свои обещания и едва не подвергла его ужасной опасности. «Мне бы следовало помнить, — добавил он суровым и не-годующим тоном, — что честное слово женщин ни к чему их не обязывает и что ни в коем случае нельзя уступать их праздному и дерзкому любопытству».
Пока что я не разделяла страха моего проводника. Я увидела Альберта живым — и это так меня потрясло, что я даже не задала себе вопроса, возможно ли это. На миг я забыла о том, что смерть навсегда отняла у меня моего милого, дорогого друга. Однако волнение Калиостро наконец напомнило мне, что все это было лишь чудом, что я видела призрак. И все-таки мой рассудок стремился отвергнуть все сомнения, а язвительные упреки Калиостро вызвали во мне какое-то болезненное раздражение, которое избавило меня от слабости. «Вы притворяетесь, будто принимаете всерьез ваши собственные лживые измышления, — с горячностью возразила ему я, — но это жестокая игра. Да, да, вы играете с самым священным, что есть в мире, — со смертью».
«Душа неверующая и слабая, — ответил он с горячно-стью, но внушительно. — Вы верите в смерть, как верит в нее толпа. А ведь у вас был великий наставник — настав-ник, сотни раз повторявший вам: «Никто не умирает, ничто не умирает, смерти нет». Вы обвиняете меня во лжи и как будто не знаете, что единственной ложью является во всем этом слово смерть, которое сорвалось с ваших нечестивых уст». Признаюсь, этот странный ответ взволновал меня и на миг победил сопротивление моего смятенного ума. Как мог этот человек быть так хорошо осведомлен не только о моих отношениях с Альбертом, но даже и о тайне его учения? Разделял ли он его веру, или просто воспользовался ею как оружием, чтобы покорить мое воображение?
Я была растеряна и сражена. Но вскоре я поняла, что не могу разделить этот грубый способ истолкования верований Альберта и что только от Бога, а не от обманщика Калио-стро зависит вызывать смерть или пробуждать жизнь. Убе-лившись наконец, что я была жертвой иллюзии, которая в эту минуту казалась мне необъяснимой, но могла получить какое-то объяснение в будущем, я встала и, холодно похва-лив искусство мага, спросила у него с легкой иронией, что означали странные речи, которыми обменивались его при-зраки. На это он ответил, что не может удовлетворить мое любопытство и что я должна быть довольной уже тем, что видела этого человека исполненным спокойствия и занятым полезной деятельностью. «Вы напрасно стали бы спрашивать у меня, — добавил он, — каковы его мысли и поступки в жизни. Я ничего о нем не знаю, не знаю даже его имени. Когда вы стали о нем думать и попросили показать вам его, между ним и вами образовалась таинственная связь, и моя власть оказалась настолько сильной, что он предстал перед вами. Дальше этого искусство не идет»47.
«Ваше искусство, — сказала я. — не дошло и до этого. Ведь я думала о маэстро Порпоре, а ваша власть вызвала об-раз совсем другого человека». «Я ничего не знаю об этом, — ответил он с пугающей искренностью, — и даже не хочу знать. Я ничего не видел ни в ваших мыслях, ни в колдов-оком изображении. Мой рассудок не выдержал бы подобных зрелищ, а мне, чтобы пользоваться своей властью, необхо-димо сохранять его в полной ясности. Но законы магии не-погрешимы, и, значит, сами того не сознавая, вы думали не о Порпоре, а о другом человеке».
«Вот они, прекрасные речи безумцев! — сказала принцес-са, пожимая плечами. — У каждого свои приемы, но все они с помощью какого-либо хитроумного рассуждения, которое можно, пожалуй, назвать логикой безумия, всегда умеют вы-путаться из затруднительного положения и своими выспрен-ными речами сбить собеседника с толку».
«Уж я-то, бесспорно, была сбита с толку, — продолжа-ла Консуэло, — и совсем потеряла способность рассуждать здраво. Появление Альберта, действительное или мнимое, заставило меня еще острее ощутить свою утрату, и я зали-лась слезами».
«Консуэло! — торжественно произнес маг, предлагая мне руку, чтобы помочь выйти из комнаты. Вам надо иску-пить серьезные прегрешения, и, я надеюсь, вы сделаете все, чтобы вновь обрести спокойную совесть». У меня не хвати-ло сил ответить ему. Оказавшись среди друзей, нетерпели-во ожидавших меня в соседней комнате, я тщетно пыталась скрыть от них слезы. Я тоже испытывала нетерпение — не-терпение как можно скорее уйти от них, и, оставшись одна, на свободе предалась своему горю. Всю ночь я провела без сна, вспоминая и обдумывая события этого рокового вече-ра. Чем больше я старалась понять их, тем больше запутывалась в лабиринте догадок и, признаюсь, мои домыслы были более безумны и более мучительны, чем могла бы быть слепая вера в пророчества магии. Утомленная этой бесплодной работой мозга, я решила отложить свое сужде-ние, пока на эту историю не прольется хоть луч света, но с тех пор я сделалась болезненно впечатлительной, подвер-женной нервическим припадкам, неуравновешенной и смер-тельно грустной».
<״.>
«Вы собираетесь заявить, что он погиб прямо во вре-мя свадебной церемонии. Но я поведаю вам, что он не мертв, как никто и ничто не мертво, более того, в наших силах искать сообщения с теми, кого по неведению зовут мертвыми, покуда нам ведом их язык и тайна нынешнего их бытия».
«До прихода великих чудес, которые произойдут в тече-ние нашего столетия, Бог ни во что не вмешивается откры-то. Бог, который является вечным молчанием, порождает среди нас существа высшей породы, тайные силы, служа-щие и добру, и злу, — ангелов и демонов. Демоны пред-назначены для испытания праведников, ангелы — для того, чтобы помочь их торжеству. Великая борьба этих двух на-чал уже вспыхнула. Король зла, отец заблуждений и неве-жества, защищается, но тщетно. Архангелы натянули лук науки и истины. Их стрелы пробили панцирь Сатаны. Са-тана еще сопротивляется, рычит, но скоро он отречется от лжи, потеряет весь свой яд и почувствует, как вместо нечистой крови пресмыкающихся в его жилах заструится роса прощения. Вот ясное и правильное объяснение того необъяснимого и страшного, что происходит в мире. Зло и добро борются в высшей сфере, недоступной усилиям человека. Победа и поражение реют над нами, и никто не может повлиять на исход битвы. Фридрих Прусский припи-сывает силе своей армии те успехи, которые даровала ему только судьба, собираясь либо сокрушить его, либо поднять еще выше, в зависимости от ее скрытых целей. Да, люди перестали понимать, что происходит на земле. Они видят,что неверие борется оружием веры, и наоборот. Они стра-дают от угнетения, нужды и всех бедствий, происходящих от раздора, но их молитвам не внемлют, чудеса древней религии не приходят им на помощь. У них уже ни в чем нет согласия, и они ссорятся, сами не зная, в чем причи-на ссоры. С завязанными глазами шагают они к пропасти. И это Невидимые толкают их туда, но никто не знает, от кого исходят творимые ими дивные дела — от Бога или от дьявола. Ведь в начале христианской эры многие считали Симона-волхва таким же всемогущим, таким же святым, как Христос. А я тебе говорю, что все чудеса происходят от Бога, раз Сатана не может совершать их без его по-зволения, и что некоторые из этих Невидимых действуют непосредственно по велению святого духа, остальные же по-лучают свое могущество сквозь облако и неизбежно творят добро, хоть и думают, что творят зло».
<.״>
«Лишь немногие избранные натуры обладают даром рас-поражаться ходом своих мыслей в минуты созерцательно-го бездействия, что реже бывает уделом счастливцев мира сего, нежели тех, чья жизнь полна труда, преследований и опасностей. Ибо следует.признать, что существует некая таинственная благодать, ниспосылаемая провидением стра-дальцам, иначе ясность духа некоторых из них показалась бы невероятной тому, кто сам не испытал горя».
<...>
Она подошла к роскошному туалету белого мрамора с большим зеркалом, обрамленным прелестными позолочен-ными завитками. Здесь ее внимание привлекла надпись, ко-торую она заметила в верхней завитушке: «Если душа твоя так же чиста, как мое стекло, ты всегда будешь видеть себя в нем молодой и прекрасной. Но если твое сердце иссуше-но пороком, бойся найти во мне строгое отражение твоего нравственного уродства».
<.״>
«Если дурные мысли таятся в твоем сердце, ты недо-стойна созерцать божественное зрелище природы. Если же добродетель обитает в твоей душе, смотри и благословляй бога, открывающего тебе вход в рай земной».
Спиритуализм высшей пробы из тех, что были явлены миру, восходит к древним иудеям, по достоинству оценившим силу зеркал и использовавшим, да и использующим до сих пор, пару полированных нагрудных пластин — Урим и Туммим — для божественного прорицания. И многие современные спиритуа-листы прийти к схожим заключениям, не зря их записи содер-жат фрагменты, посвященные видению с помощью кристаллов и магическому применению различных гемм и драгоценных камней; вот прекраснейшие слова из «Псалмов жизни»:
Всего милей для ангелов тот ум,
Что сбит с пути, неведеньем отравлен,
Его стезею праведной незримо проведут,
Откуда он, свой путь земной окинув взором,
Воспрянет, словно от дурного сна,
И этим в сердце вера пробудиться,
И он, грехи отринув, вновь родится.
Глава английского розенкрейцерства48 в своей последней ра-боте, посвященной Огню, пишет следующее: «Когда разум от-брошен, подобно прозрачному стеклу (или с его помощью, а то и на нем), образы мира магического проявятся в изобилии», или вот: «Мера определяется сообразно тому, сколько мы способны вобрать из-за пределов сего мира — тому, как высоко спосо-бен воспарить разум к мирам иным... Мы подобны телескопу, чей фокус настроен подобно обычным очкам — очкам нашего разума. Но ведь есть и иные виды. <.״> И они проскальзывают то мимо, то прямо сквозь нашу человеческую перспективу, но с освоением сверхъестественного духовного зрения, и эти но-вые миры смогут проявиться или, что одно и то же, собраться вокруг нас складками вселенского полотна. В одном этом есть основа тайного розенкрейцерского учения49 и всего подлинного мистицизма и оккультизма. <.״> Мы способны воссиять, тру-дясь непрестанно над собственной природой, словно над же-лезом в кузне. И тогда свет возвышающий, пробившийся из иных миров, станет видим человеческим глазам. И в этом есть экстаз, в этом Божественное Озарение. Реальное, насколько это только возможно, невиданное ранее — иначе, увидев его, мы уже стали бы, согласно Библии, «как боги».
<״>
В этом волшебном мире божественного света святость до-стижима, и осязаемый мир, внешняя природа подвластны при-роде божественной, обработанной и магически приведенной в полную свою силу... посредством всесильного магнетизма. Открытая духом... это боговдохновенная, магическая жизнь, в которой все, что есть неживого, оживлено. <.״> Первым магом, упомянутым в качестве такового и оставившим древ-нейшие наставления касательно магии, был Заратустра. Гений Сократа, Порфирия, Ямвлиха, Скалигера и Кардано в первую очередь состоял в обладании внутренним (или магическим) зрением. Позже были Роберт Фладд (1638-53) и великий магнетист и прорицатель Парацельс. Всего записи подтвержда-ют существование более, чем трех тысяч мастеров этого искус-ства — всех ушедших и всех, ныне живущих, хотя бы и прямо в этой стране, на расстоянии ружейного выстрела от того места, где записаны эти строки. Вот перед нами поверхность зеркала, всего в нескольких футах или дюймах; но она может привести нас в глубины веков, по звездным ступеням в самую Веско-нечность. Безграничный простор внизу, вверху, вокруг и вну-три — где угодно; и то, что в этом просторе сокрыта та жизнь, что грядет за пределами этой, есть безусловная истина.
В древности естественные бассейны у подножия гор, по-стоянно наполняемые бегущей через них водой особенно ценились за их магические свойства. Здесь важно учесть двойной смысл слова «reflection»50, когда при вглядывании в прозрачные воды, разум обретает покой, и предается раз-мышлениям с отчетливой нотой меланхолии. Такие бассейны,равно как и темные озера, присутствуют во всех легендах, связанных с магией: к примеру, Крейк-Пол-Нейн среди высо-когорных лесов Лейнкорка или Девилз Глен в графстве Уи-клоу, Ирландия; Блокула в Швеции, ведьмины горы в Италии и Бабья Гора, что меж Венгрией и Польшей. Отличительной особенностью подобных мест среди гор Германии, как заме-тил Тацит, были их соляные источники.
Несколько лет назад внимание публики привлек труд ми-стера Лейна «Современные Египтяне», где подтверждалась действенность практикуемых в Египте и Индостане методов прорицания, являвшихся, по сути, лишь еще одной фор-мой дивинации через поверхность темных вод. Так вот, этот джентльмен стал свидетелем следующей демонстрации пси-ховидения: маг проводил свои операции, записав слова ин-вокации к своим духам на шести листах бумаги; затем была приготовлена жаровня с тлеющими в ней углями, и вызван мальчик, не достигший еще зрелости. Загодя мистер Лейн ос-ведомился о том, кто мог бы взглянуть в магическое зеркало, и ответ был таков: не достигший зрелости мальчик, девствен-ница, черная рабыня и беременная женщина.
Чтобы пресечь всякую возможность сговора между вол-шебником и видящим, Лейн отправил слугу за первым маль-чиком, которого он встретит на улице. Когда все было готово, волшебник бросил в жаровню щепотку благовоний и один из листов бумаги. После он взялся за правую руку мальчика, и нарисовал там квадрат с некоторыми загадочными знаками, прямо на ладони; в центре же квадрата он создал магиче-ское зеркало, и наказал смотреть в него, не поднимая голо-вы. Мальчик же объявил, что в зеркале ему явились мужчина за уборкой, семеро с флагами, армия, разбивающая палатки и группа офицеров на приеме у султана.
Остальное лучше опишет сам мистер Лейн51: «Тогда вол-шебник обратился ко мне и спросил, не хотел бы я, чтобы мальчик увидел человека, отсутствующего здесь или даже мертвого. Тогда я назвал имя лорда Нельсона; о нем мальчик
никогда и не слышал, судя по тому, с какой сложностью ему далось произнести это имя после нескольких попыток. Вол-шебник же пожелал, чтобы мальчик передал султану: «Мой господин приветствует вас и желает видеть лорда Нельсона. Явите его моим глазам, чтобы я смог видеть его как можно скорее». Это он и сказал, и почти тотчас же добавил: «Посла-нец ушел и вернулся с мужчиной, одетым в черное (или, вер-нее, в темно-синее) европейское платье; у него не было руки», после чего прервался на мгновение и, всматриваясь в зеркало более пристально и сосредоточенно, продолжил: «Нет, его ле-вая рука на месте, но прижата к груди». Это уточнение при-дало его словам куда больший эффект, ведь лорд Нельсон и вправду имел обыкновение прикалывать пустой рукав на грудь своего мундира. Однако, отсутствовала у него правая рука. Ни словом не обмолвившись об ошибке, я спросил вол-шебника, возникают ли объекты в его зеркале так, как мог-ли бы явиться перед глазами, или уже отраженными, меняя местами лево и право, как то происходит в обычных зерка-лах. Он же ответил, что верно второе, из чего следовало, что в словах мальчика не было никакой неточности. Я покинул его до крайности озадаченным и отчасти разочарованным, поскольку явленное мне было куда менее впечатляющим, чем то, что этот волшебник демонстрировал многим другим, в том числе и некоторым из моих друзей. Так, во время од-ного из представлений некий англичанин всячески выказывал свое недовольство и заявил, что не успокоится, пока ему не опишут внешность его собственного отца, о которой, как он полагал, никто из собравшихся не имел никакого представле-ния. Мальчик же, после того, как ему было названо имя, опи-сал человека в платье французского кроя с рукой, прижатой к голове, в очках, с одной ногой, стоящей на земле, а дру-гой согнутой в колене чуть позади, так, словно он спускался с возвышения. И это описание было верно до мелочей: поло-״жение руки было вызвано постоянными головными болями, а нога была повреждена на охоте после падения с лошади. В другой раз описан был Шекспир, вплоть до мельчайших Деталей внешности и платья; я мог бы привести ряд иных случаев, когда выступления волшебника поразили многих зна-комых мне трезвомыслящих англичан».
Вот что говорил мистер Лейн, и его свидетельства схожи с теми, что дает мистер Кинглейк52, писатель:
«Пожалуй, стоит также отметить, что в последнем случае гидромантии, который приходилось наблюдать автору этих строк, мальчику удавалось видеть куда лучше без медиума, нежели при нем; и это с учетом того, что перед ним посто-янно присутствовали отражения в самом сосуде с водой. Это могло бы послужить доказательством того, что все эти виде-ния возникают перед взором видящего непосредственно из глубин его собственного ума. Как привести ум в такое состо-яние или подготовить глаз к восприятию образов — уже дру-гой вопрос. С уверенностью можно сказать, что видящему не транслируется образ из разума вопрошающего, поскольку есть доказательства обратного. Стоит только вглядеться в Приро-ду, как заметишь, что она оплетена волшебной сетью, пол-ной чудес.
Существуют ли в мире сем разумные создания, нам неве-домые? Или то работа незримого механизма, непрекращающа-яся игра тел, идущая по законам, которые под силу разобрать лишь ученым мужам? И вправду ли чудес не существует? Неизменен ли ход вещей? И может ли вернуться назад то, что покинуло этот мир? Является ли все это случайностью, и можно ли тогда прозреть будущее? А все те диковины, о которых говорят люди — неужели просто выдумка и вздор? Игра впечатлительного ума или череда заблуждений?
Откуда взялся страх, что всегда висел над миром? Как так случилось, что вера в духов прошла сквозь времена? Не могли ли история, наука и здравый смысл сами породить этот суеверных страх, чтобы после он обрел реальность? Неуже-ли же нельзя его побороть? Возможно ли изгнать этот ужас перед незримыми мыслящими сущностями, неусыпно наблю-дающими за нами, прочь? Ничто нельзя почитать сделанным, покуда мы не сделаем это, если оно вообще в наших силах.
Паскаль Беверли.Секреты Обсидианового Зеркала
На написание, составление и редактирование представленного выдающегося труда — задачу крайне сложную за неимением какой бы то ни было литературы (а тема эта практически незнакома подавляющему большинству читателей, и основная сложность здесь состояла в необходимости корпеть над «тай-ны полными листами позабытых древних знаний»36) — у меня было три причины. Первая — освободить себя от тяжкого тру-да ведения переписки касательно данного предмета и вопросов оккультного в целом, изложив важнейшие моменты, по поводу которых ко мне обращаются чаще всего, и в которых от меня ожидается быть весьма подкованным после многих лет ис-следований в Пифагорейском и Розенкрейцерском братствах, к которым я имею честь принадлежать37. Вторая причина за-ключается в обязательстве перед тем, кто в темный час болез-ни проявил себя истинным моим другом; и третья в том, что наконец пришло время, чтобы, пусть и частично, осветить эту, порождающую столько запретов и непонимания, тему, особен-но с учетом того, что мне представилась редкая возможность получить информацию по данному предмету от одного из пер-вых мастеров оккультных наук, пребывающем еще во плоти на этой земле — я говорю о знаменитом армянском Философе Кильна Вильмаре, ненадолго посетившем берега ныне респу-бликанской и по-прежнему крайне суетной Америки.
Но помимо всего этого, есть и другая причина: на про-тяжении последних лет между теориями, теоретиками и истинной природой психических феноменов различной и весьма любопытной природы, наступил настоящий разброд. Это особенно верно для огромного, но весьма слабо изученного царства магнетической науки, одной из отрас-лей которых и посвящены следующие страницы.
Возникла нужда в доступном руководстве. И вот эта ну-жда удовлетворена.
При всем недостатке времени, здоровья и витальной силы, автору этих строк едва ли удалось уделить предме-ту внимания, которого он несомненно заслуживает. Задача связать все концы воедино, пожалуй, была выполнена не без нареканий; и все же я с со свойственным бесстрашием сорвал покровы тайны, накинутые на изучаемый предмет шарлатанами, мошенниками и самоназванными мистиками всех мастей, позорящих и приносящих дурную славу тому, в чем сами абсолютно ничего не смыслят.
Безусловно, практики с зеркалами имеют научную, фак-тическую природу, однако, некоторым не удается извлечь из них ничего, и в своем самодовольстве они не понимают даже самой природы феномена, который столь охотно поно-сят и отвергают, на деле же просто не имея должных ка-честв ума, присущих людям более подготовленным.
Работа с зеркалами есть лишь еще одна ступень яснови-дения; это самостоятельная способность, обретаемая ины-ми путями и через иные процессы, но она так же может быть освоена одними весьма совершенно, в ׳го время, как других постигнет крах. И здесь я настоятельно рекомендую воздержаться от опытов с зеркалами, избежав лишних трат и огорчений, тем, кто не склонен к внутренним проявле-ниям месмерического или магнетического толка. Но для тех же, кому они доступны, при правильном подходе веро-ятность достижения успешных результатов весьма высока.
Знаменитый доктор Ди из Лондона и тысячи иных до и после него, пользовались пластинами из полированно-го ископаемого угля (подобную мне приходилось видеть в Британском Музее), а также иные инструменты для по-стижения тайн, которые иначе были бы попросту недо-ступны. Некоторые особенно упертые и поверхностные современники, в условиях, когда истинное искусство зеркал редко, а обманщики лишь множатся, имеют склонность подвергать сомнению и осмеянию саму идею о том, что по-средством одного лишь физического агента возможно про-никнуть за границы мира сего, оказавшись по ту сторону бытия в полном сознании.
Они не признают того, что округлые, вогнутые, поля-ризованные зеркала, кристаллы а то и чернильная клякса на руке девственницы38 могут быть полноценным инстру-ментом; а мне, однако, известно, что это факт неопровер-жимый; и в этой стране есть тысячи тех, кто смог бы поручиться за правоту Ди и прочих в этом вопросе:
А если на зеркальной глади неподвижной
Твой жребий будет явлен? Или перл
В своих глубинах отразит, что скрыто от людей?
О, то загадка для меня, что проще не становится с годами.
Мне видятся грядущего картины За гранью черного зеркального стекла,
Я наблюдаю то, что жизнь готовит,
Среди того любовь, борьба и горе,
Война и мир, здоровье и недуг,
Там жизнь и смерть, потери, обретенья,
Неверность, долг, виденья дальних берегов,
И буря, равно в море и на рынках,
Коммерческие встряски, разоренья,
Благие знаки и грядущие невзгоды,
Погибель наций, ссылка и опала,
И начинанъю всякому конец.
Тайны бытия знакомы мне лучше, чем многим на этой земле. В уединении и строгой дисциплине мне были явле-ны слова нездешних истин. Бессмертие есть истина, несо-мненная, как все Творение, более осязаемая, чем толщи гранита; это демонстрировалось не раз, множеством спосо-бов, в том числе и физически, через незримых духов. Да,были и истинные медиумы, возможно, есть и до сих пор, но в то же время в изобилии и бессовестные обманщики, чья работа состоит целиком в том, чтобы передавать лож־ ные сообщения, будто бы от самих мертвых. Эти подле-цы ныне процветают, подпитываемые массами бездумных приверженцев спиритуализма, которых заботит лишь сам феномен, а не его принципы.
И та же картина в иных сферах оккультной науки. Лож-ные медиумы и самоназванные ясновидящие, я их называю просто «хреновыми спиритуалистами», вот они-то повею-ду — законченные фанатики без капли здравого смысла, люди самого поганого сорта, ради самой мелкой наживы, ничуть не колеблясь, самым мерзким образом готовы вы да-вать ложь за чистую правду и тем порочить истинный спи-ритуализм, подлинное ясновидение.
В наши дни настоящий медиум является скорее исклю-чением из весьма широко распространяющегося правила. То же самое с прорицающими через зеркала и кристаллы, в этой стране на одного настоящего найдется с десяток мо-шенников. Само явление куда древнее любой из нынешних цивилизаций, но, несмотря на это, подобно истинному ме-диумизму, оно постоянно служит почвой для обмана.
Разумеется, куда ни глядь, нигде не найдешь отдуши-ны, что в вопросах хозяйствования, что в вопросах веры. Но это не так среди розенкрейцеров39, ибо пусть их вера в духов столь сильна, сколь только может быть, она имен-но сильна, но не фанатична. Они порядком подустали от современного спиритуализма, ведь подобно мне, они при-нимают только факты, отбрасывая весь жаргон и прочую шелуху. Заинтересованной стороне полагалось бы скры-вать свои изъяны, но тут уж они говорят сами за себя. Все дело в том, что сейчас слишком много теоретизирования и слишком мало религии; слишком много ума, но крайне не хватает сердца. Карлейль40 как-то писал одному моему другу, что в некоторых своих проявлениях современный спиритуализм есть «литургия обезьян Мертвого моря»41. В большинстве случаев так оно и есть; но из остального, что истинно и благо, я верю: родится ко времени и но-вая надежда.
* * *
Мадам Жорж Санд описывала знаменитого Графа де Сен-Жермена42 как одного из величайших мастеров ма-гического зеркала, когда-либо жившего по эту сторону индийских гор, и о ком говорится, будто бы тот жил на протяжении веков, вопреки беспощадному времени, волне-ниям и революциям в загнивающих империях.
«Что делает графа де Сен-Жермена интересным и выда-ющимся, так это, по моему мнению, те предположения, что он выдвигает, объясняя наиболее сомнительные из найме-нее освещенных моментов Истории. Спросите его о любом предмете и о любой эпохе, и вы удивитесь, услышав, как он раскрывает или изобретает на ходу бессчетное количе-ство равно вероятных и увлекательных вещей, показываю-щих в новом свете то, что ранее казалось загадочным или попросту спорным. Простой эрудиции не достанет, чтобы объяснить Историю. Этот человек, должно быть, обладал могучим умом и невероятным знанием человеческой приро-ды. <...> Не так просто подвести его к разговору об этих удивительных вещах. <...> Он понимает, что его считают фантазером и шарлатаном, и это его весьма беспокоит. <...> Свои сверхъестественные силы он объяснять отказывается...но благодаря ему Европа полнится множеством таинствен-ных легенд».
О графе Калиостро Жорж Санд говорит так: «Извест-но, что, когда Фридрих Великий приказал ему покинуть Берлин, он отбыл в своей карете in propria persona, ров-но в полдень проехав одновременно через все ворота; по меньшей мере двадцать тысяч людей готовы поклясться в этом. Караул каждых ворот наблюдал одни и те же шля-пу, парик, карету и лошадей, и вам не удастся убедить их в том, что в тот день там не присутствовало по крайней мере шести Калиостро». Этот же Калиостро владел магиче-ским зеркалом, ныне находящимся во Флоренции, Италия, в котором каждый, кому дозволялось в него заглянуть, мог увидеть три любых вещи или троих человек, которых по-желает, будь они живыми или мертвыми! И тысячи людей истово верят в это, как в то, что два и два в сумме да-дут четыре. Это явление не имеет на себе и налета спи-ритизма, и не является суеверием, оно абсолютно научно, и имеет под собой единственно магнетическую приро-ду — ясновидение при особых обстоятельствах, легко до-стигаемое, что я продемонстрирую до того, как закончу этот труд.
Процитирую:
«Итак, Фридриху волей-неволей пришлось сделать над собой усилие и обрести свое философское спокойствие без посторонней помощи.
Он произнес:
— Раз уж зашла речь о Калиостро, и только что пробил час, когда принято говорить о привидениях, я расскажу вам одну историю, и вы сами поймете, как следует относиться к искусству чародеев. Это приключение — чистая правда, ее рассказал мне тот самый человек, с которым оно про-изошло прошлым летом. Сегодняшний случай в театре напомнил мне о нем, и, быть может, этот случай имеет ка-кую-то связь с тем, что вы сейчас услышите.
— А история будет страшная? — спросил Ламетри.
— Возможно! — ответил король.
— Если так, я затворю дверь, что за моей спиной. Не выношу открытых дверей, когда говорят о привидениях и чудесах.
Ламетри закрыл дверь, и король начал:
— Как вы знаете, Калиостро умел показывать легковер-ным людям картины, или, вернее, своего рода волшебные зеркала, в которых по его желанию появлялись изображе-ния отсутствующих людей. Он уверял, что застает этих людей врасплох и таким образом показывает их в самые сокровенные и самые интимные минуты их жизни. Рев-нивые женщины ходили к нему, чтобы узнать о неверно-сти мужей или любовников. Бывало и так, что любовники и мужья получали у него самые невероятные сведения о поведении некоторых дам, и, говорят, волшебное зер-кало выдало множество тайных пороков. Так или иначе, но итальянские певцы оперного театра однажды вечером пригласили Калиостро на веселый ужин, сопровождаемый прекрасной музыкой, а взамен попросили его показать им несколько образчиков его искусства. Калиостро согласился и, назначив день, в свою очередь пригласил к себе Пор-порино, Кончолини, мадемуазель д’Аструа и мадемуазель Порпорину, обещая показать все, что им будет угодно.
Семейство Барберини также было приглашено. Маде-муазель Жанна Барберини попросила показать ей покой-ного дожа Венеции, и, так как господин Калиостро весьма искусно воскрешает покойников, она увидела его, силь-но перепугалась и в смятении вышла из темной комнаты, где чародей устроил ей свидание с призраком. Я сильно подозреваю, что мадемуазель Барберини любит «позубо-скалить», как говорит Вольтер, и разыграла ужас нарочно, чтобы посмеяться над итальянскими актерами, которые вообще не отличаются храбростью и наотрез отказались подвергнуть себя подобному испытанию. Мадемуазель Порпорина со свойственным ей бесстрастным видом за-явила господину Калиостро, что она уверует в его искус-ство, если он покажет ей человека, о котором она думает в настоящую минуту и которого ей незачем называть, поскольку чародей, должно быть, читает в ее душе, как в от-крытой книге.
«То, о чем вы меня просите, нелегко, — ответил Ка-лиостро: — Но, кажется, я смогу удовлетворить ваше же-лание, если только вы дадите мне самую торжественную и страшную клятву, что не обратитесь к тому, кого я вам покажу, ни с одним словом и не сделаете, пока он будет перед вами, ни одного движения, ни одного жеста».
Порпорина поклялась и вошла в темную комнату с боль-шой решительностью.
Незачем напоминать вам, господа, что эта молодая осо-ба обладает необыкновенной твердостью и прямотой харак-тера. Она хорошо образованна, здраво рассуждает о многих вещах, и у меня есть основания думать, что она не под вер-жена влиянию каких-либо ложных или узких взглядов. Порпорина так долго оставалась в комнате с призраками, что ее спутники удивились и встревожились. Все проис-ходило, однако, в абсолютной тишине. Выйдя оттуда, она была очень бледна, и, говорят, слезы лились из ее глаз, но она тотчас же сказала товарищам: «Друзья мои, если госпо-дин Калиостро чародей, то это не настоящий чародей. Ни-когда не верьте тому, что он вам покажет». И не пожелала объяснить ничего более. Но несколько дней спустя Кончо-лини рассказал мне на одном из моих концертов об этом вечере с чудесами, и я решил расспросить Порпорину, что и сделал, как только пригласил ее петь в Сан-Суси. Заста-вить ее говорить оказалось нелегко, но в конце концов она рассказала следующее:
«Без сомнения, Калиостро обладает необыкновенными способами вызывать призраки, и они до такой степени по-хожи на реальных лиц, что самые уравновешенные люди не могут не взволноваться. Но все-таки он не волшебник, и то, что он якобы прочитал в моей душе, было, я уверена, основано на его осведомленности о некоторых обстоятель-ствах моей жизни. Однако эта осведомленность была непол-ной, и я бы не посоветовала вам, государь, назначать его министром вашей полиции, ибо он мог бы наделать немало оплошностей. Ведь когда я попросила его показать мне одного отсутствующего человека, я имела в виду маэстро Порпору, моего учителя музыки, — сейчас он в Вене, — а вместо него я увидела в волшебной комнате одного доро-гого мне друга, скончавшегося в этом году»43.
— Вот холера! — произнес д’Аржанс: — Пожалуй, это будет потруднее, чем показать живого!
— Подождите, господа. Калиостро, имевший неточ-ные сведения, даже не подозревал, что человек, которого он показал мадемуазель Порпорине, умер. После того как призрак исчез, он спросил у певицы, довольна ли она тем, что увидела. «Прежде всего, сударь, — ответила она, — я хотела бы понять, что это было. Объясните мне, прошу вас». — «Это не в моей власти, — ответил Калиостро. — Вы узнали, что ваш друг спокоен и что труд его приносит пользу, — этого довольно». — «Увы! — возразила синьо-ра Порпорина. — Сами того не зная, вы причинили мне большое горе — вы показали человека, которого я не могла надеяться увидеть, и выдаете его за живого, меж тем как я сама закрыла ему глаза полгода назад».
— Хорошо, однако же, — возразил Ламетри, — все это не объясняет, каким образом Порпорина вашего величе-ства увидела своего мертвеца здравым и невредимым. Ведь если она обладает такой твердостью и таким благоразумием, как утверждает ваше величество, то это противоречит до-водам вашего величества. Правда, волшебник ошибся, вы-тащив из своей кладовой мертвеца вместо живого, который ей понадобился, но это еще больше убеждает в том, что он располагает жизнью и смертью, и тут он сильнее вашего ве-личества, ибо, не в обиду будь сказано вашему величеству, вы повелели убить на войне множество людей, но не смог-ли воскресить ни единого.
— Так, стало быть, мы уверовали в дьявола? — спросил король, смеясь над уморительными взглядами, которые бро-сал Ламетри на Квинта Ицилия.
— Итак... либо прелестная Порпорина безрассудна, легко-верна и видела своего мертвеца, либо она философ и не видела ровно ничего. И притом она все-таки испугалась.
— Не испугалась, но огорчилась, как огорчился бы вся-кий при виде портрета, в точности воспроизводящего люби-мое существо, которое уже невозможно когда-либо увидеть. Но если говорить начистоту, то я думаю, что она испуга-лась уже после, задним числом, и что, выйдя из этого ис-пытания, она утратила частицу своего обычного душевного спокойствия. С тех пор на нее находят приступы черной меланхолии, а это всегда является признаком слабости или нервного расстройства. Я убежден, что ум ее потрясен, хоть она и отрицает это.
<״.>
«Должна признаться, что мне довелось стать свидетелем ?ласти, если даже не всемогущества Калиостро. Вообразите, что, пообещав показать задуманного мною человека, имя которого он якобы прочитал в моих глазах, он показал мне другое лицо и — более того — показал мне его живым, как будто и не подозревая, что тот умер44. И все же, не-смотря на эту двойную ошибку, он воскресил перед моими глазами покойного моего супруга, и это навсегда останется для меня мучительной и страшной загадкой».
«Он показал тебе какой-нибудь призрак, а твое вообра-жение дополнило все остальное».
«Воображение тут совершенно ни при чем, могу вас уверить. Я ожидала, что увижу через стекло или сквозь прозрачную завесу изображение маэстро Порпоры. Дело в том, что за ужином я несколько раз заговаривала о нем и, выражая сожаление по поводу его отсутствия, замети-ла, что господин Калиостро внимательно прислушивается к моим словам. Чтобы облегчить ему задачу, я мысленно представила себе лицо моего учителя и ждала совершенно спокойно, пока еще не принимая этот опыт всерьез. И хотя мысль об Альберте никогда не покидает меня, явился он в тот единственный момент, когда я не думала о нем45. Входя в колдовскую лабораторию, Калиостро спросил, по-зволю ли я завязать себе глаза и согласна ли пойти с ним, держась за его руку. Зная, что он человек воспитанный, я согласилась без колебаний, но при условии, что он ни на минуту не оставит меня одну. «А я как раз и собирал-ся, — сказал он мне, — попросить вас не отходить от меня ни на шаг и не выпускать моей руки, что бы ни случилось и какое бы волнение вы ни испытали». Я обещала, но это его не удовлетворило, и он заставил меня торжественно по-клясться, что, когда появится видение, я не сделаю ни од-ного жеста, не издам ни одного восклицания, словом, буду безмолвна и неподвижна. Затем он надел перчатку и, наки-нув мне на голову черный бархатный капюшон, ниспадаю-щий до самых плеч, повел меня куда-то. Мы шли так около пяти минут, но я не слышала, чтобы закрывалась или от-крывалась хоть одна дверь. Благодаря капюшону я не чув-ствовала никакого изменения воздуха и не знаю, выходили мы из кабинета или нет: чтобы помешать мне запомнить направление, Калиостро заставил меня проделать множество кругов и поворотов. Наконец он остановился и снял с меня капюшон, но сделал это так легко, что я ничего не заме-тила. Мне стало легче дышать, и только поэтому я поняла, что перед глазами у меня уже нет преграды, но вокруг был такой глубокий мрак, что и без капюшона я ровно ничего не видела. Однако через некоторое время я различила пе-ред собой звезду, сначала мерцающую и бледную, а потом сверкающую и яркую. В первое мгновение она показалась мне очень отдаленной, но, став яркой, совсем приблизи-лась. Вероятно, это зависело от более или менее сильного света, проникавшего сквозь прозрачную завесу. Калиостро подвел меня к этой звезде, как бы врезанной в стену, и по ту сторону я увидела странно убранную комнату с мно-жеством свечей, размещенных в определенном порядке. Эта комната своим убранством и расположением казалась вполне подходящей для какого-нибудь колдовского дей-ства. Но я не успела хорошенько ее разглядеть; мое вни-мание сразу приковал к себе человек, сидевший за столом. Он сидел один, закрыв руками лицо, видимо, погруженный в глубокое раздумье. Итак, я не могла рассмотреть его черты, и фигуру его тоже скрывало одеяние, какого я ни-когда ни на ком не видела. Насколько я могла различить, это была белая шелковая мантия или плащ на ярко-крас-ной подкладке, застегнутый на груди какими-то золотыми иероглифическими эмблемами, среди которых я различила розу, крест, треугольник, череп46 и несколько роскошных разноцветных лент. Я поняла одно — это был не Порпора. Но через минуту или две это таинственное существо, кото-рое я уже начала принимать за статую, медленно опустило руки, и я отчетливо увидела лицо графа Альберта — не такое, каким видела его в последний раз, с печатью смер-ти, нет, бледное, но живое, одухотворенное и безмятежно ясное, словом, такое, каким оно бывало в лучшие часы его жизни — в часы спокойствия и доверия. Я чуть было не вскрикнула и не разбила невольным движением стекло, ко-торое нас разделяло, но Калиостро сильно сжал мне руку, и это напомнило мне о моей клятве; я почувствовала смут-ный страх. К тому же в эту минуту в глубине комнаты, где сидел Альберт, открылась дверь, и туда вошли несколь-ко незнакомых людей, одетых почти так же, как он, и со шпагами в руках. Проделав какие-то странные телодвиже-ния, словно играя пантомиму, они поочередно обратились к нему с торжественными и непонятными словами. Он встал, подошел к ним и ответил им столь же непонятно, хотя теперь я знаю немецкий язык не хуже, чем родной. Их речи походили на те, какие мы порой слышим во сне, да и вся необычность этой сцены, чудесное появление этого призрака так напоминали сон, что я сделала попытку ше-вельнуться, желая убедиться, что не сплю. Но Калиостро заставил меня стоять неподвижно, да и голос Альберта был так хорошо мне знаком, что я уже не могла сомневаться в реальности того, что вижу. Поддавшись непреодолимо-му желанию заговорить с ним, я готова была забыть свою клятву, как вдруг черный капюшон вновь опустился на мои глаза. Я быстро сорвала его, но светлая звезда уже исчез-ла, и все погрузилось в кромешный мрак. «Если вы сделае-те хоть малейшее движение, — глухо прошептал Калиостро дрожащим голосом, — ни вы, ни я — мы никогда больше не увидим света». Я нашла в себе силы последовать за ним, и мы еще долго зигзагами шагали в неведомом простран-стве. Наконец он в последний раз снял с меня капюшон, и я оказалась в его лаборатории, освещенной так же слабо, как и в начале нашего приключения. Калиостро был очень бледен и все еще дрожал, как прежде, во время нашего перехода. Тогда тоже рука его, державшая мою руку, судо-рожно вздрагивала, и он очень торопил меня, видимо ис-пытывая сильный страх. С первых же слов он начал горько упрекать меня за недобросовестность, с какой я нарушила свои обещания и едва не подвергла его ужасной опасности. «Мне бы следовало помнить, — добавил он суровым и не-годующим тоном, — что честное слово женщин ни к чему их не обязывает и что ни в коем случае нельзя уступать их праздному и дерзкому любопытству».
Пока что я не разделяла страха моего проводника. Я увидела Альберта живым — и это так меня потрясло, что я даже не задала себе вопроса, возможно ли это. На миг я забыла о том, что смерть навсегда отняла у меня моего милого, дорогого друга. Однако волнение Калиостро наконец напомнило мне, что все это было лишь чудом, что я видела призрак. И все-таки мой рассудок стремился отвергнуть все сомнения, а язвительные упреки Калиостро вызвали во мне какое-то болезненное раздражение, которое избавило меня от слабости. «Вы притворяетесь, будто принимаете всерьез ваши собственные лживые измышления, — с горячностью возразила ему я, — но это жестокая игра. Да, да, вы играете с самым священным, что есть в мире, — со смертью».
«Душа неверующая и слабая, — ответил он с горячно-стью, но внушительно. — Вы верите в смерть, как верит в нее толпа. А ведь у вас был великий наставник — настав-ник, сотни раз повторявший вам: «Никто не умирает, ничто не умирает, смерти нет». Вы обвиняете меня во лжи и как будто не знаете, что единственной ложью является во всем этом слово смерть, которое сорвалось с ваших нечестивых уст». Признаюсь, этот странный ответ взволновал меня и на миг победил сопротивление моего смятенного ума. Как мог этот человек быть так хорошо осведомлен не только о моих отношениях с Альбертом, но даже и о тайне его учения? Разделял ли он его веру, или просто воспользовался ею как оружием, чтобы покорить мое воображение?
Я была растеряна и сражена. Но вскоре я поняла, что не могу разделить этот грубый способ истолкования верований Альберта и что только от Бога, а не от обманщика Калио-стро зависит вызывать смерть или пробуждать жизнь. Убе-лившись наконец, что я была жертвой иллюзии, которая в эту минуту казалась мне необъяснимой, но могла получить какое-то объяснение в будущем, я встала и, холодно похва-лив искусство мага, спросила у него с легкой иронией, что означали странные речи, которыми обменивались его при-зраки. На это он ответил, что не может удовлетворить мое любопытство и что я должна быть довольной уже тем, что видела этого человека исполненным спокойствия и занятым полезной деятельностью. «Вы напрасно стали бы спрашивать у меня, — добавил он, — каковы его мысли и поступки в жизни. Я ничего о нем не знаю, не знаю даже его имени. Когда вы стали о нем думать и попросили показать вам его, между ним и вами образовалась таинственная связь, и моя власть оказалась настолько сильной, что он предстал перед вами. Дальше этого искусство не идет»47.
«Ваше искусство, — сказала я. — не дошло и до этого. Ведь я думала о маэстро Порпоре, а ваша власть вызвала об-раз совсем другого человека». «Я ничего не знаю об этом, — ответил он с пугающей искренностью, — и даже не хочу знать. Я ничего не видел ни в ваших мыслях, ни в колдов-оком изображении. Мой рассудок не выдержал бы подобных зрелищ, а мне, чтобы пользоваться своей властью, необхо-димо сохранять его в полной ясности. Но законы магии не-погрешимы, и, значит, сами того не сознавая, вы думали не о Порпоре, а о другом человеке».
«Вот они, прекрасные речи безумцев! — сказала принцес-са, пожимая плечами. — У каждого свои приемы, но все они с помощью какого-либо хитроумного рассуждения, которое можно, пожалуй, назвать логикой безумия, всегда умеют вы-путаться из затруднительного положения и своими выспрен-ными речами сбить собеседника с толку».
«Уж я-то, бесспорно, была сбита с толку, — продолжа-ла Консуэло, — и совсем потеряла способность рассуждать здраво. Появление Альберта, действительное или мнимое, заставило меня еще острее ощутить свою утрату, и я зали-лась слезами».
«Консуэло! — торжественно произнес маг, предлагая мне руку, чтобы помочь выйти из комнаты. Вам надо иску-пить серьезные прегрешения, и, я надеюсь, вы сделаете все, чтобы вновь обрести спокойную совесть». У меня не хвати-ло сил ответить ему. Оказавшись среди друзей, нетерпели-во ожидавших меня в соседней комнате, я тщетно пыталась скрыть от них слезы. Я тоже испытывала нетерпение — не-терпение как можно скорее уйти от них, и, оставшись одна, на свободе предалась своему горю. Всю ночь я провела без сна, вспоминая и обдумывая события этого рокового вече-ра. Чем больше я старалась понять их, тем больше запутывалась в лабиринте догадок и, признаюсь, мои домыслы были более безумны и более мучительны, чем могла бы быть слепая вера в пророчества магии. Утомленная этой бесплодной работой мозга, я решила отложить свое сужде-ние, пока на эту историю не прольется хоть луч света, но с тех пор я сделалась болезненно впечатлительной, подвер-женной нервическим припадкам, неуравновешенной и смер-тельно грустной».
<״.>
«Вы собираетесь заявить, что он погиб прямо во вре-мя свадебной церемонии. Но я поведаю вам, что он не мертв, как никто и ничто не мертво, более того, в наших силах искать сообщения с теми, кого по неведению зовут мертвыми, покуда нам ведом их язык и тайна нынешнего их бытия».
«До прихода великих чудес, которые произойдут в тече-ние нашего столетия, Бог ни во что не вмешивается откры-то. Бог, который является вечным молчанием, порождает среди нас существа высшей породы, тайные силы, служа-щие и добру, и злу, — ангелов и демонов. Демоны пред-назначены для испытания праведников, ангелы — для того, чтобы помочь их торжеству. Великая борьба этих двух на-чал уже вспыхнула. Король зла, отец заблуждений и неве-жества, защищается, но тщетно. Архангелы натянули лук науки и истины. Их стрелы пробили панцирь Сатаны. Са-тана еще сопротивляется, рычит, но скоро он отречется от лжи, потеряет весь свой яд и почувствует, как вместо нечистой крови пресмыкающихся в его жилах заструится роса прощения. Вот ясное и правильное объяснение того необъяснимого и страшного, что происходит в мире. Зло и добро борются в высшей сфере, недоступной усилиям человека. Победа и поражение реют над нами, и никто не может повлиять на исход битвы. Фридрих Прусский припи-сывает силе своей армии те успехи, которые даровала ему только судьба, собираясь либо сокрушить его, либо поднять еще выше, в зависимости от ее скрытых целей. Да, люди перестали понимать, что происходит на земле. Они видят,что неверие борется оружием веры, и наоборот. Они стра-дают от угнетения, нужды и всех бедствий, происходящих от раздора, но их молитвам не внемлют, чудеса древней религии не приходят им на помощь. У них уже ни в чем нет согласия, и они ссорятся, сами не зная, в чем причи-на ссоры. С завязанными глазами шагают они к пропасти. И это Невидимые толкают их туда, но никто не знает, от кого исходят творимые ими дивные дела — от Бога или от дьявола. Ведь в начале христианской эры многие считали Симона-волхва таким же всемогущим, таким же святым, как Христос. А я тебе говорю, что все чудеса происходят от Бога, раз Сатана не может совершать их без его по-зволения, и что некоторые из этих Невидимых действуют непосредственно по велению святого духа, остальные же по-лучают свое могущество сквозь облако и неизбежно творят добро, хоть и думают, что творят зло».
<.״>
«Лишь немногие избранные натуры обладают даром рас-поражаться ходом своих мыслей в минуты созерцательно-го бездействия, что реже бывает уделом счастливцев мира сего, нежели тех, чья жизнь полна труда, преследований и опасностей. Ибо следует.признать, что существует некая таинственная благодать, ниспосылаемая провидением стра-дальцам, иначе ясность духа некоторых из них показалась бы невероятной тому, кто сам не испытал горя».
<...>
Она подошла к роскошному туалету белого мрамора с большим зеркалом, обрамленным прелестными позолочен-ными завитками. Здесь ее внимание привлекла надпись, ко-торую она заметила в верхней завитушке: «Если душа твоя так же чиста, как мое стекло, ты всегда будешь видеть себя в нем молодой и прекрасной. Но если твое сердце иссуше-но пороком, бойся найти во мне строгое отражение твоего нравственного уродства».
<.״>
«Если дурные мысли таятся в твоем сердце, ты недо-стойна созерцать божественное зрелище природы. Если же добродетель обитает в твоей душе, смотри и благословляй бога, открывающего тебе вход в рай земной».
Спиритуализм высшей пробы из тех, что были явлены миру, восходит к древним иудеям, по достоинству оценившим силу зеркал и использовавшим, да и использующим до сих пор, пару полированных нагрудных пластин — Урим и Туммим — для божественного прорицания. И многие современные спиритуа-листы прийти к схожим заключениям, не зря их записи содер-жат фрагменты, посвященные видению с помощью кристаллов и магическому применению различных гемм и драгоценных камней; вот прекраснейшие слова из «Псалмов жизни»:
Всего милей для ангелов тот ум,
Что сбит с пути, неведеньем отравлен,
Его стезею праведной незримо проведут,
Откуда он, свой путь земной окинув взором,
Воспрянет, словно от дурного сна,
И этим в сердце вера пробудиться,
И он, грехи отринув, вновь родится.
Глава английского розенкрейцерства48 в своей последней ра-боте, посвященной Огню, пишет следующее: «Когда разум от-брошен, подобно прозрачному стеклу (или с его помощью, а то и на нем), образы мира магического проявятся в изобилии», или вот: «Мера определяется сообразно тому, сколько мы способны вобрать из-за пределов сего мира — тому, как высоко спосо-бен воспарить разум к мирам иным... Мы подобны телескопу, чей фокус настроен подобно обычным очкам — очкам нашего разума. Но ведь есть и иные виды. <.״> И они проскальзывают то мимо, то прямо сквозь нашу человеческую перспективу, но с освоением сверхъестественного духовного зрения, и эти но-вые миры смогут проявиться или, что одно и то же, собраться вокруг нас складками вселенского полотна. В одном этом есть основа тайного розенкрейцерского учения49 и всего подлинного мистицизма и оккультизма. <.״> Мы способны воссиять, тру-дясь непрестанно над собственной природой, словно над же-лезом в кузне. И тогда свет возвышающий, пробившийся из иных миров, станет видим человеческим глазам. И в этом есть экстаз, в этом Божественное Озарение. Реальное, насколько это только возможно, невиданное ранее — иначе, увидев его, мы уже стали бы, согласно Библии, «как боги».
<״>
В этом волшебном мире божественного света святость до-стижима, и осязаемый мир, внешняя природа подвластны при-роде божественной, обработанной и магически приведенной в полную свою силу... посредством всесильного магнетизма. Открытая духом... это боговдохновенная, магическая жизнь, в которой все, что есть неживого, оживлено. <.״> Первым магом, упомянутым в качестве такового и оставившим древ-нейшие наставления касательно магии, был Заратустра. Гений Сократа, Порфирия, Ямвлиха, Скалигера и Кардано в первую очередь состоял в обладании внутренним (или магическим) зрением. Позже были Роберт Фладд (1638-53) и великий магнетист и прорицатель Парацельс. Всего записи подтвержда-ют существование более, чем трех тысяч мастеров этого искус-ства — всех ушедших и всех, ныне живущих, хотя бы и прямо в этой стране, на расстоянии ружейного выстрела от того места, где записаны эти строки. Вот перед нами поверхность зеркала, всего в нескольких футах или дюймах; но она может привести нас в глубины веков, по звездным ступеням в самую Веско-нечность. Безграничный простор внизу, вверху, вокруг и вну-три — где угодно; и то, что в этом просторе сокрыта та жизнь, что грядет за пределами этой, есть безусловная истина.
В древности естественные бассейны у подножия гор, по-стоянно наполняемые бегущей через них водой особенно ценились за их магические свойства. Здесь важно учесть двойной смысл слова «reflection»50, когда при вглядывании в прозрачные воды, разум обретает покой, и предается раз-мышлениям с отчетливой нотой меланхолии. Такие бассейны,равно как и темные озера, присутствуют во всех легендах, связанных с магией: к примеру, Крейк-Пол-Нейн среди высо-когорных лесов Лейнкорка или Девилз Глен в графстве Уи-клоу, Ирландия; Блокула в Швеции, ведьмины горы в Италии и Бабья Гора, что меж Венгрией и Польшей. Отличительной особенностью подобных мест среди гор Германии, как заме-тил Тацит, были их соляные источники.
Несколько лет назад внимание публики привлек труд ми-стера Лейна «Современные Египтяне», где подтверждалась действенность практикуемых в Египте и Индостане методов прорицания, являвшихся, по сути, лишь еще одной фор-мой дивинации через поверхность темных вод. Так вот, этот джентльмен стал свидетелем следующей демонстрации пси-ховидения: маг проводил свои операции, записав слова ин-вокации к своим духам на шести листах бумаги; затем была приготовлена жаровня с тлеющими в ней углями, и вызван мальчик, не достигший еще зрелости. Загодя мистер Лейн ос-ведомился о том, кто мог бы взглянуть в магическое зеркало, и ответ был таков: не достигший зрелости мальчик, девствен-ница, черная рабыня и беременная женщина.
Чтобы пресечь всякую возможность сговора между вол-шебником и видящим, Лейн отправил слугу за первым маль-чиком, которого он встретит на улице. Когда все было готово, волшебник бросил в жаровню щепотку благовоний и один из листов бумаги. После он взялся за правую руку мальчика, и нарисовал там квадрат с некоторыми загадочными знаками, прямо на ладони; в центре же квадрата он создал магиче-ское зеркало, и наказал смотреть в него, не поднимая голо-вы. Мальчик же объявил, что в зеркале ему явились мужчина за уборкой, семеро с флагами, армия, разбивающая палатки и группа офицеров на приеме у султана.
Остальное лучше опишет сам мистер Лейн51: «Тогда вол-шебник обратился ко мне и спросил, не хотел бы я, чтобы мальчик увидел человека, отсутствующего здесь или даже мертвого. Тогда я назвал имя лорда Нельсона; о нем мальчик
никогда и не слышал, судя по тому, с какой сложностью ему далось произнести это имя после нескольких попыток. Вол-шебник же пожелал, чтобы мальчик передал султану: «Мой господин приветствует вас и желает видеть лорда Нельсона. Явите его моим глазам, чтобы я смог видеть его как можно скорее». Это он и сказал, и почти тотчас же добавил: «Посла-нец ушел и вернулся с мужчиной, одетым в черное (или, вер-нее, в темно-синее) европейское платье; у него не было руки», после чего прервался на мгновение и, всматриваясь в зеркало более пристально и сосредоточенно, продолжил: «Нет, его ле-вая рука на месте, но прижата к груди». Это уточнение при-дало его словам куда больший эффект, ведь лорд Нельсон и вправду имел обыкновение прикалывать пустой рукав на грудь своего мундира. Однако, отсутствовала у него правая рука. Ни словом не обмолвившись об ошибке, я спросил вол-шебника, возникают ли объекты в его зеркале так, как мог-ли бы явиться перед глазами, или уже отраженными, меняя местами лево и право, как то происходит в обычных зерка-лах. Он же ответил, что верно второе, из чего следовало, что в словах мальчика не было никакой неточности. Я покинул его до крайности озадаченным и отчасти разочарованным, поскольку явленное мне было куда менее впечатляющим, чем то, что этот волшебник демонстрировал многим другим, в том числе и некоторым из моих друзей. Так, во время од-ного из представлений некий англичанин всячески выказывал свое недовольство и заявил, что не успокоится, пока ему не опишут внешность его собственного отца, о которой, как он полагал, никто из собравшихся не имел никакого представле-ния. Мальчик же, после того, как ему было названо имя, опи-сал человека в платье французского кроя с рукой, прижатой к голове, в очках, с одной ногой, стоящей на земле, а дру-гой согнутой в колене чуть позади, так, словно он спускался с возвышения. И это описание было верно до мелочей: поло-״жение руки было вызвано постоянными головными болями, а нога была повреждена на охоте после падения с лошади. В другой раз описан был Шекспир, вплоть до мельчайших Деталей внешности и платья; я мог бы привести ряд иных случаев, когда выступления волшебника поразили многих зна-комых мне трезвомыслящих англичан».
Вот что говорил мистер Лейн, и его свидетельства схожи с теми, что дает мистер Кинглейк52, писатель:
«Пожалуй, стоит также отметить, что в последнем случае гидромантии, который приходилось наблюдать автору этих строк, мальчику удавалось видеть куда лучше без медиума, нежели при нем; и это с учетом того, что перед ним посто-янно присутствовали отражения в самом сосуде с водой. Это могло бы послужить доказательством того, что все эти виде-ния возникают перед взором видящего непосредственно из глубин его собственного ума. Как привести ум в такое состо-яние или подготовить глаз к восприятию образов — уже дру-гой вопрос. С уверенностью можно сказать, что видящему не транслируется образ из разума вопрошающего, поскольку есть доказательства обратного. Стоит только вглядеться в Приро-ду, как заметишь, что она оплетена волшебной сетью, пол-ной чудес.
Существуют ли в мире сем разумные создания, нам неве-домые? Или то работа незримого механизма, непрекращающа-яся игра тел, идущая по законам, которые под силу разобрать лишь ученым мужам? И вправду ли чудес не существует? Неизменен ли ход вещей? И может ли вернуться назад то, что покинуло этот мир? Является ли все это случайностью, и можно ли тогда прозреть будущее? А все те диковины, о которых говорят люди — неужели просто выдумка и вздор? Игра впечатлительного ума или череда заблуждений?
Откуда взялся страх, что всегда висел над миром? Как так случилось, что вера в духов прошла сквозь времена? Не могли ли история, наука и здравый смысл сами породить этот суеверных страх, чтобы после он обрел реальность? Неуже-ли же нельзя его побороть? Возможно ли изгнать этот ужас перед незримыми мыслящими сущностями, неусыпно наблю-дающими за нами, прочь? Ничто нельзя почитать сделанным, покуда мы не сделаем это, если оно вообще в наших силах.
Паскаль Беверли.Секреты Обсидианового Зеркала
Теория и практика. Магическое зеркало
На написание, составление и редактирование представленного выдающегося труда — задачу крайне сложную за неимением какой бы то ни было литературы (а тема эта практически незнакома подавляющему большинству читателей, и основная сложность здесь состояла в необходимости корпеть над «тай-ны полными листами позабытых древних знаний»36) — у меня было три причины. Первая — освободить себя от тяжкого тру-да ведения переписки касательно данного предмета и вопросов оккультного в целом, изложив важнейшие моменты, по поводу которых ко мне обращаются чаще всего, и в которых от меня ожидается быть весьма подкованным после многих лет ис-следований в Пифагорейском и Розенкрейцерском братствах, к которым я имею честь принадлежать37. Вторая причина за-ключается в обязательстве перед тем, кто в темный час болез-ни проявил себя истинным моим другом; и третья в том, что наконец пришло время, чтобы, пусть и частично, осветить эту, порождающую столько запретов и непонимания, тему, особен-но с учетом того, что мне представилась редкая возможность получить информацию по данному предмету от одного из пер-вых мастеров оккультных наук, пребывающем еще во плоти на этой земле — я говорю о знаменитом армянском Философе Кильна Вильмаре, ненадолго посетившем берега ныне респу-бликанской и по-прежнему крайне суетной Америки.
Но помимо всего этого, есть и другая причина: на про-тяжении последних лет между теориями, теоретиками и истинной природой психических феноменов различной и весьма любопытной природы, наступил настоящий разброд. Это особенно верно для огромного, но весьма слабо изученного царства магнетической науки, одной из отрас-лей которых и посвящены следующие страницы.
Возникла нужда в доступном руководстве. И вот эта ну-жда удовлетворена.
При всем недостатке времени, здоровья и витальной силы, автору этих строк едва ли удалось уделить предме-ту внимания, которого он несомненно заслуживает. Задача связать все концы воедино, пожалуй, была выполнена не без нареканий; и все же я с со свойственным бесстрашием сорвал покровы тайны, накинутые на изучаемый предмет шарлатанами, мошенниками и самоназванными мистиками всех мастей, позорящих и приносящих дурную славу тому, в чем сами абсолютно ничего не смыслят.
Безусловно, практики с зеркалами имеют научную, фак-тическую природу, однако, некоторым не удается извлечь из них ничего, и в своем самодовольстве они не понимают даже самой природы феномена, который столь охотно поно-сят и отвергают, на деле же просто не имея должных ка-честв ума, присущих людям более подготовленным.
Работа с зеркалами есть лишь еще одна ступень яснови-дения; это самостоятельная способность, обретаемая ины-ми путями и через иные процессы, но она так же может быть освоена одними весьма совершенно, в ׳го время, как других постигнет крах. И здесь я настоятельно рекомендую воздержаться от опытов с зеркалами, избежав лишних трат и огорчений, тем, кто не склонен к внутренним проявле-ниям месмерического или магнетического толка. Но для тех же, кому они доступны, при правильном подходе веро-ятность достижения успешных результатов весьма высока.
Знаменитый доктор Ди из Лондона и тысячи иных до и после него, пользовались пластинами из полированно-го ископаемого угля (подобную мне приходилось видеть в Британском Музее), а также иные инструменты для по-стижения тайн, которые иначе были бы попросту недо-ступны. Некоторые особенно упертые и поверхностные современники, в условиях, когда истинное искусство зеркал редко, а обманщики лишь множатся, имеют склонность подвергать сомнению и осмеянию саму идею о том, что по-средством одного лишь физического агента возможно про-никнуть за границы мира сего, оказавшись по ту сторону бытия в полном сознании.
Они не признают того, что округлые, вогнутые, поля-ризованные зеркала, кристаллы а то и чернильная клякса на руке девственницы38 могут быть полноценным инстру-ментом; а мне, однако, известно, что это факт неопровер-жимый; и в этой стране есть тысячи тех, кто смог бы поручиться за правоту Ди и прочих в этом вопросе:
А если на зеркальной глади неподвижной
Твой жребий будет явлен? Или перл
В своих глубинах отразит, что скрыто от людей?
О, то загадка для меня, что проще не становится с годами.
Мне видятся грядущего картины За гранью черного зеркального стекла,
Я наблюдаю то, что жизнь готовит,
Среди того любовь, борьба и горе,
Война и мир, здоровье и недуг,
Там жизнь и смерть, потери, обретенья,
Неверность, долг, виденья дальних берегов,
И буря, равно в море и на рынках,
Коммерческие встряски, разоренья,
Благие знаки и грядущие невзгоды,
Погибель наций, ссылка и опала,
И начинанъю всякому конец.
Тайны бытия знакомы мне лучше, чем многим на этой земле. В уединении и строгой дисциплине мне были явле-ны слова нездешних истин. Бессмертие есть истина, несо-мненная, как все Творение, более осязаемая, чем толщи гранита; это демонстрировалось не раз, множеством спосо-бов, в том числе и физически, через незримых духов. Да,были и истинные медиумы, возможно, есть и до сих пор, но в то же время в изобилии и бессовестные обманщики, чья работа состоит целиком в том, чтобы передавать лож־ ные сообщения, будто бы от самих мертвых. Эти подле-цы ныне процветают, подпитываемые массами бездумных приверженцев спиритуализма, которых заботит лишь сам феномен, а не его принципы.
И та же картина в иных сферах оккультной науки. Лож-ные медиумы и самоназванные ясновидящие, я их называю просто «хреновыми спиритуалистами», вот они-то повею-ду — законченные фанатики без капли здравого смысла, люди самого поганого сорта, ради самой мелкой наживы, ничуть не колеблясь, самым мерзким образом готовы вы да-вать ложь за чистую правду и тем порочить истинный спи-ритуализм, подлинное ясновидение.
В наши дни настоящий медиум является скорее исклю-чением из весьма широко распространяющегося правила. То же самое с прорицающими через зеркала и кристаллы, в этой стране на одного настоящего найдется с десяток мо-шенников. Само явление куда древнее любой из нынешних цивилизаций, но, несмотря на это, подобно истинному ме-диумизму, оно постоянно служит почвой для обмана.
Разумеется, куда ни глядь, нигде не найдешь отдуши-ны, что в вопросах хозяйствования, что в вопросах веры. Но это не так среди розенкрейцеров39, ибо пусть их вера в духов столь сильна, сколь только может быть, она имен-но сильна, но не фанатична. Они порядком подустали от современного спиритуализма, ведь подобно мне, они при-нимают только факты, отбрасывая весь жаргон и прочую шелуху. Заинтересованной стороне полагалось бы скры-вать свои изъяны, но тут уж они говорят сами за себя. Все дело в том, что сейчас слишком много теоретизирования и слишком мало религии; слишком много ума, но крайне не хватает сердца. Карлейль40 как-то писал одному моему другу, что в некоторых своих проявлениях современный спиритуализм есть «литургия обезьян Мертвого моря»41. В большинстве случаев так оно и есть; но из остального, что истинно и благо, я верю: родится ко времени и но-вая надежда.
* * *
Мадам Жорж Санд описывала знаменитого Графа де Сен-Жермена42 как одного из величайших мастеров ма-гического зеркала, когда-либо жившего по эту сторону индийских гор, и о ком говорится, будто бы тот жил на протяжении веков, вопреки беспощадному времени, волне-ниям и революциям в загнивающих империях.
«Что делает графа де Сен-Жермена интересным и выда-ющимся, так это, по моему мнению, те предположения, что он выдвигает, объясняя наиболее сомнительные из найме-нее освещенных моментов Истории. Спросите его о любом предмете и о любой эпохе, и вы удивитесь, услышав, как он раскрывает или изобретает на ходу бессчетное количе-ство равно вероятных и увлекательных вещей, показываю-щих в новом свете то, что ранее казалось загадочным или попросту спорным. Простой эрудиции не достанет, чтобы объяснить Историю. Этот человек, должно быть, обладал могучим умом и невероятным знанием человеческой приро-ды. <...> Не так просто подвести его к разговору об этих удивительных вещах. <...> Он понимает, что его считают фантазером и шарлатаном, и это его весьма беспокоит. <...> Свои сверхъестественные силы он объяснять отказывается...но благодаря ему Европа полнится множеством таинствен-ных легенд».
О графе Калиостро Жорж Санд говорит так: «Извест-но, что, когда Фридрих Великий приказал ему покинуть Берлин, он отбыл в своей карете in propria persona, ров-но в полдень проехав одновременно через все ворота; по меньшей мере двадцать тысяч людей готовы поклясться в этом. Караул каждых ворот наблюдал одни и те же шля-пу, парик, карету и лошадей, и вам не удастся убедить их в том, что в тот день там не присутствовало по крайней мере шести Калиостро». Этот же Калиостро владел магиче-ским зеркалом, ныне находящимся во Флоренции, Италия, в котором каждый, кому дозволялось в него заглянуть, мог увидеть три любых вещи или троих человек, которых по-желает, будь они живыми или мертвыми! И тысячи людей истово верят в это, как в то, что два и два в сумме да-дут четыре. Это явление не имеет на себе и налета спи-ритизма, и не является суеверием, оно абсолютно научно, и имеет под собой единственно магнетическую приро-ду — ясновидение при особых обстоятельствах, легко до-стигаемое, что я продемонстрирую до того, как закончу этот труд.
Процитирую:
«Итак, Фридриху волей-неволей пришлось сделать над собой усилие и обрести свое философское спокойствие без посторонней помощи.
Он произнес:
— Раз уж зашла речь о Калиостро, и только что пробил час, когда принято говорить о привидениях, я расскажу вам одну историю, и вы сами поймете, как следует относиться к искусству чародеев. Это приключение — чистая правда, ее рассказал мне тот самый человек, с которым оно про-изошло прошлым летом. Сегодняшний случай в театре напомнил мне о нем, и, быть может, этот случай имеет ка-кую-то связь с тем, что вы сейчас услышите.
— А история будет страшная? — спросил Ламетри.
— Возможно! — ответил король.
— Если так, я затворю дверь, что за моей спиной. Не выношу открытых дверей, когда говорят о привидениях и чудесах.
Ламетри закрыл дверь, и король начал:
— Как вы знаете, Калиостро умел показывать легковер-ным людям картины, или, вернее, своего рода волшебные зеркала, в которых по его желанию появлялись изображе-ния отсутствующих людей. Он уверял, что застает этих людей врасплох и таким образом показывает их в самые сокровенные и самые интимные минуты их жизни. Рев-нивые женщины ходили к нему, чтобы узнать о неверно-сти мужей или любовников. Бывало и так, что любовники и мужья получали у него самые невероятные сведения о поведении некоторых дам, и, говорят, волшебное зер-кало выдало множество тайных пороков. Так или иначе, но итальянские певцы оперного театра однажды вечером пригласили Калиостро на веселый ужин, сопровождаемый прекрасной музыкой, а взамен попросили его показать им несколько образчиков его искусства. Калиостро согласился и, назначив день, в свою очередь пригласил к себе Пор-порино, Кончолини, мадемуазель д’Аструа и мадемуазель Порпорину, обещая показать все, что им будет угодно.
Семейство Барберини также было приглашено. Маде-муазель Жанна Барберини попросила показать ей покой-ного дожа Венеции, и, так как господин Калиостро весьма искусно воскрешает покойников, она увидела его, силь-но перепугалась и в смятении вышла из темной комнаты, где чародей устроил ей свидание с призраком. Я сильно подозреваю, что мадемуазель Барберини любит «позубо-скалить», как говорит Вольтер, и разыграла ужас нарочно, чтобы посмеяться над итальянскими актерами, которые вообще не отличаются храбростью и наотрез отказались подвергнуть себя подобному испытанию. Мадемуазель Порпорина со свойственным ей бесстрастным видом за-явила господину Калиостро, что она уверует в его искус-ство, если он покажет ей человека, о котором она думает в настоящую минуту и которого ей незачем называть, поскольку чародей, должно быть, читает в ее душе, как в от-крытой книге.
«То, о чем вы меня просите, нелегко, — ответил Ка-лиостро: — Но, кажется, я смогу удовлетворить ваше же-лание, если только вы дадите мне самую торжественную и страшную клятву, что не обратитесь к тому, кого я вам покажу, ни с одним словом и не сделаете, пока он будет перед вами, ни одного движения, ни одного жеста».
Порпорина поклялась и вошла в темную комнату с боль-шой решительностью.
Незачем напоминать вам, господа, что эта молодая осо-ба обладает необыкновенной твердостью и прямотой харак-тера. Она хорошо образованна, здраво рассуждает о многих вещах, и у меня есть основания думать, что она не под вер-жена влиянию каких-либо ложных или узких взглядов. Порпорина так долго оставалась в комнате с призраками, что ее спутники удивились и встревожились. Все проис-ходило, однако, в абсолютной тишине. Выйдя оттуда, она была очень бледна, и, говорят, слезы лились из ее глаз, но она тотчас же сказала товарищам: «Друзья мои, если госпо-дин Калиостро чародей, то это не настоящий чародей. Ни-когда не верьте тому, что он вам покажет». И не пожелала объяснить ничего более. Но несколько дней спустя Кончо-лини рассказал мне на одном из моих концертов об этом вечере с чудесами, и я решил расспросить Порпорину, что и сделал, как только пригласил ее петь в Сан-Суси. Заста-вить ее говорить оказалось нелегко, но в конце концов она рассказала следующее:
«Без сомнения, Калиостро обладает необыкновенными способами вызывать призраки, и они до такой степени по-хожи на реальных лиц, что самые уравновешенные люди не могут не взволноваться. Но все-таки он не волшебник, и то, что он якобы прочитал в моей душе, было, я уверена, основано на его осведомленности о некоторых обстоятель-ствах моей жизни. Однако эта осведомленность была непол-ной, и я бы не посоветовала вам, государь, назначать его министром вашей полиции, ибо он мог бы наделать немало оплошностей. Ведь когда я попросила его показать мне одного отсутствующего человека, я имела в виду маэстро Порпору, моего учителя музыки, — сейчас он в Вене, — а вместо него я увидела в волшебной комнате одного доро-гого мне друга, скончавшегося в этом году»43.
— Вот холера! — произнес д’Аржанс: — Пожалуй, это будет потруднее, чем показать живого!
— Подождите, господа. Калиостро, имевший неточ-ные сведения, даже не подозревал, что человек, которого он показал мадемуазель Порпорине, умер. После того как призрак исчез, он спросил у певицы, довольна ли она тем, что увидела. «Прежде всего, сударь, — ответила она, — я хотела бы понять, что это было. Объясните мне, прошу вас». — «Это не в моей власти, — ответил Калиостро. — Вы узнали, что ваш друг спокоен и что труд его приносит пользу, — этого довольно». — «Увы! — возразила синьо-ра Порпорина. — Сами того не зная, вы причинили мне большое горе — вы показали человека, которого я не могла надеяться увидеть, и выдаете его за живого, меж тем как я сама закрыла ему глаза полгода назад».
— Хорошо, однако же, — возразил Ламетри, — все это не объясняет, каким образом Порпорина вашего величе-ства увидела своего мертвеца здравым и невредимым. Ведь если она обладает такой твердостью и таким благоразумием, как утверждает ваше величество, то это противоречит до-водам вашего величества. Правда, волшебник ошибся, вы-тащив из своей кладовой мертвеца вместо живого, который ей понадобился, но это еще больше убеждает в том, что он располагает жизнью и смертью, и тут он сильнее вашего ве-личества, ибо, не в обиду будь сказано вашему величеству, вы повелели убить на войне множество людей, но не смог-ли воскресить ни единого.
— Так, стало быть, мы уверовали в дьявола? — спросил король, смеясь над уморительными взглядами, которые бро-сал Ламетри на Квинта Ицилия.
— Итак... либо прелестная Порпорина безрассудна, легко-верна и видела своего мертвеца, либо она философ и не видела ровно ничего. И притом она все-таки испугалась.
— Не испугалась, но огорчилась, как огорчился бы вся-кий при виде портрета, в точности воспроизводящего люби-мое существо, которое уже невозможно когда-либо увидеть. Но если говорить начистоту, то я думаю, что она испуга-лась уже после, задним числом, и что, выйдя из этого ис-пытания, она утратила частицу своего обычного душевного спокойствия. С тех пор на нее находят приступы черной меланхолии, а это всегда является признаком слабости или нервного расстройства. Я убежден, что ум ее потрясен, хоть она и отрицает это.
<״.>
«Должна признаться, что мне довелось стать свидетелем ?ласти, если даже не всемогущества Калиостро. Вообразите, что, пообещав показать задуманного мною человека, имя которого он якобы прочитал в моих глазах, он показал мне другое лицо и — более того — показал мне его живым, как будто и не подозревая, что тот умер44. И все же, не-смотря на эту двойную ошибку, он воскресил перед моими глазами покойного моего супруга, и это навсегда останется для меня мучительной и страшной загадкой».
«Он показал тебе какой-нибудь призрак, а твое вообра-жение дополнило все остальное».
«Воображение тут совершенно ни при чем, могу вас уверить. Я ожидала, что увижу через стекло или сквозь прозрачную завесу изображение маэстро Порпоры. Дело в том, что за ужином я несколько раз заговаривала о нем и, выражая сожаление по поводу его отсутствия, замети-ла, что господин Калиостро внимательно прислушивается к моим словам. Чтобы облегчить ему задачу, я мысленно представила себе лицо моего учителя и ждала совершенно спокойно, пока еще не принимая этот опыт всерьез. И хотя мысль об Альберте никогда не покидает меня, явился он в тот единственный момент, когда я не думала о нем45. Входя в колдовскую лабораторию, Калиостро спросил, по-зволю ли я завязать себе глаза и согласна ли пойти с ним, держась за его руку. Зная, что он человек воспитанный, я согласилась без колебаний, но при условии, что он ни на минуту не оставит меня одну. «А я как раз и собирал-ся, — сказал он мне, — попросить вас не отходить от меня ни на шаг и не выпускать моей руки, что бы ни случилось и какое бы волнение вы ни испытали». Я обещала, но это его не удовлетворило, и он заставил меня торжественно по-клясться, что, когда появится видение, я не сделаю ни од-ного жеста, не издам ни одного восклицания, словом, буду безмолвна и неподвижна. Затем он надел перчатку и, наки-нув мне на голову черный бархатный капюшон, ниспадаю-щий до самых плеч, повел меня куда-то. Мы шли так около пяти минут, но я не слышала, чтобы закрывалась или от-крывалась хоть одна дверь. Благодаря капюшону я не чув-ствовала никакого изменения воздуха и не знаю, выходили мы из кабинета или нет: чтобы помешать мне запомнить направление, Калиостро заставил меня проделать множество кругов и поворотов. Наконец он остановился и снял с меня капюшон, но сделал это так легко, что я ничего не заме-тила. Мне стало легче дышать, и только поэтому я поняла, что перед глазами у меня уже нет преграды, но вокруг был такой глубокий мрак, что и без капюшона я ровно ничего не видела. Однако через некоторое время я различила пе-ред собой звезду, сначала мерцающую и бледную, а потом сверкающую и яркую. В первое мгновение она показалась мне очень отдаленной, но, став яркой, совсем приблизи-лась. Вероятно, это зависело от более или менее сильного света, проникавшего сквозь прозрачную завесу. Калиостро подвел меня к этой звезде, как бы врезанной в стену, и по ту сторону я увидела странно убранную комнату с мно-жеством свечей, размещенных в определенном порядке. Эта комната своим убранством и расположением казалась вполне подходящей для какого-нибудь колдовского дей-ства. Но я не успела хорошенько ее разглядеть; мое вни-мание сразу приковал к себе человек, сидевший за столом. Он сидел один, закрыв руками лицо, видимо, погруженный в глубокое раздумье. Итак, я не могла рассмотреть его черты, и фигуру его тоже скрывало одеяние, какого я ни-когда ни на ком не видела. Насколько я могла различить, это была белая шелковая мантия или плащ на ярко-крас-ной подкладке, застегнутый на груди какими-то золотыми иероглифическими эмблемами, среди которых я различила розу, крест, треугольник, череп46 и несколько роскошных разноцветных лент. Я поняла одно — это был не Порпора. Но через минуту или две это таинственное существо, кото-рое я уже начала принимать за статую, медленно опустило руки, и я отчетливо увидела лицо графа Альберта — не такое, каким видела его в последний раз, с печатью смер-ти, нет, бледное, но живое, одухотворенное и безмятежно ясное, словом, такое, каким оно бывало в лучшие часы его жизни — в часы спокойствия и доверия. Я чуть было не вскрикнула и не разбила невольным движением стекло, ко-торое нас разделяло, но Калиостро сильно сжал мне руку, и это напомнило мне о моей клятве; я почувствовала смут-ный страх. К тому же в эту минуту в глубине комнаты, где сидел Альберт, открылась дверь, и туда вошли несколь-ко незнакомых людей, одетых почти так же, как он, и со шпагами в руках. Проделав какие-то странные телодвиже-ния, словно играя пантомиму, они поочередно обратились к нему с торжественными и непонятными словами. Он встал, подошел к ним и ответил им столь же непонятно, хотя теперь я знаю немецкий язык не хуже, чем родной. Их речи походили на те, какие мы порой слышим во сне, да и вся необычность этой сцены, чудесное появление этого призрака так напоминали сон, что я сделала попытку ше-вельнуться, желая убедиться, что не сплю. Но Калиостро заставил меня стоять неподвижно, да и голос Альберта был так хорошо мне знаком, что я уже не могла сомневаться в реальности того, что вижу. Поддавшись непреодолимо-му желанию заговорить с ним, я готова была забыть свою клятву, как вдруг черный капюшон вновь опустился на мои глаза. Я быстро сорвала его, но светлая звезда уже исчез-ла, и все погрузилось в кромешный мрак. «Если вы сделае-те хоть малейшее движение, — глухо прошептал Калиостро дрожащим голосом, — ни вы, ни я — мы никогда больше не увидим света». Я нашла в себе силы последовать за ним, и мы еще долго зигзагами шагали в неведомом простран-стве. Наконец он в последний раз снял с меня капюшон, и я оказалась в его лаборатории, освещенной так же слабо, как и в начале нашего приключения. Калиостро был очень бледен и все еще дрожал, как прежде, во время нашего перехода. Тогда тоже рука его, державшая мою руку, судо-рожно вздрагивала, и он очень торопил меня, видимо ис-пытывая сильный страх. С первых же слов он начал горько упрекать меня за недобросовестность, с какой я нарушила свои обещания и едва не подвергла его ужасной опасности. «Мне бы следовало помнить, — добавил он суровым и не-годующим тоном, — что честное слово женщин ни к чему их не обязывает и что ни в коем случае нельзя уступать их праздному и дерзкому любопытству».
Пока что я не разделяла страха моего проводника. Я увидела Альберта живым — и это так меня потрясло, что я даже не задала себе вопроса, возможно ли это. На миг я забыла о том, что смерть навсегда отняла у меня моего милого, дорогого друга. Однако волнение Калиостро наконец напомнило мне, что все это было лишь чудом, что я видела призрак. И все-таки мой рассудок стремился отвергнуть все сомнения, а язвительные упреки Калиостро вызвали во мне какое-то болезненное раздражение, которое избавило меня от слабости. «Вы притворяетесь, будто принимаете всерьез ваши собственные лживые измышления, — с горячностью возразила ему я, — но это жестокая игра. Да, да, вы играете с самым священным, что есть в мире, — со смертью».
«Душа неверующая и слабая, — ответил он с горячно-стью, но внушительно. — Вы верите в смерть, как верит в нее толпа. А ведь у вас был великий наставник — настав-ник, сотни раз повторявший вам: «Никто не умирает, ничто не умирает, смерти нет». Вы обвиняете меня во лжи и как будто не знаете, что единственной ложью является во всем этом слово смерть, которое сорвалось с ваших нечестивых уст». Признаюсь, этот странный ответ взволновал меня и на миг победил сопротивление моего смятенного ума. Как мог этот человек быть так хорошо осведомлен не только о моих отношениях с Альбертом, но даже и о тайне его учения? Разделял ли он его веру, или просто воспользовался ею как оружием, чтобы покорить мое воображение?
Я была растеряна и сражена. Но вскоре я поняла, что не могу разделить этот грубый способ истолкования верований Альберта и что только от Бога, а не от обманщика Калио-стро зависит вызывать смерть или пробуждать жизнь. Убе-лившись наконец, что я была жертвой иллюзии, которая в эту минуту казалась мне необъяснимой, но могла получить какое-то объяснение в будущем, я встала и, холодно похва-лив искусство мага, спросила у него с легкой иронией, что означали странные речи, которыми обменивались его при-зраки. На это он ответил, что не может удовлетворить мое любопытство и что я должна быть довольной уже тем, что видела этого человека исполненным спокойствия и занятым полезной деятельностью. «Вы напрасно стали бы спрашивать у меня, — добавил он, — каковы его мысли и поступки в жизни. Я ничего о нем не знаю, не знаю даже его имени. Когда вы стали о нем думать и попросили показать вам его, между ним и вами образовалась таинственная связь, и моя власть оказалась настолько сильной, что он предстал перед вами. Дальше этого искусство не идет»47.
«Ваше искусство, — сказала я. — не дошло и до этого. Ведь я думала о маэстро Порпоре, а ваша власть вызвала об-раз совсем другого человека». «Я ничего не знаю об этом, — ответил он с пугающей искренностью, — и даже не хочу знать. Я ничего не видел ни в ваших мыслях, ни в колдов-оком изображении. Мой рассудок не выдержал бы подобных зрелищ, а мне, чтобы пользоваться своей властью, необхо-димо сохранять его в полной ясности. Но законы магии не-погрешимы, и, значит, сами того не сознавая, вы думали не о Порпоре, а о другом человеке».
«Вот они, прекрасные речи безумцев! — сказала принцес-са, пожимая плечами. — У каждого свои приемы, но все они с помощью какого-либо хитроумного рассуждения, которое можно, пожалуй, назвать логикой безумия, всегда умеют вы-путаться из затруднительного положения и своими выспрен-ными речами сбить собеседника с толку».
«Уж я-то, бесспорно, была сбита с толку, — продолжа-ла Консуэло, — и совсем потеряла способность рассуждать здраво. Появление Альберта, действительное или мнимое, заставило меня еще острее ощутить свою утрату, и я зали-лась слезами».
«Консуэло! — торжественно произнес маг, предлагая мне руку, чтобы помочь выйти из комнаты. Вам надо иску-пить серьезные прегрешения, и, я надеюсь, вы сделаете все, чтобы вновь обрести спокойную совесть». У меня не хвати-ло сил ответить ему. Оказавшись среди друзей, нетерпели-во ожидавших меня в соседней комнате, я тщетно пыталась скрыть от них слезы. Я тоже испытывала нетерпение — не-терпение как можно скорее уйти от них, и, оставшись одна, на свободе предалась своему горю. Всю ночь я провела без сна, вспоминая и обдумывая события этого рокового вече-ра. Чем больше я старалась понять их, тем больше запутывалась в лабиринте догадок и, признаюсь, мои домыслы были более безумны и более мучительны, чем могла бы быть слепая вера в пророчества магии. Утомленная этой бесплодной работой мозга, я решила отложить свое сужде-ние, пока на эту историю не прольется хоть луч света, но с тех пор я сделалась болезненно впечатлительной, подвер-женной нервическим припадкам, неуравновешенной и смер-тельно грустной».
<״.>
«Вы собираетесь заявить, что он погиб прямо во вре-мя свадебной церемонии. Но я поведаю вам, что он не мертв, как никто и ничто не мертво, более того, в наших силах искать сообщения с теми, кого по неведению зовут мертвыми, покуда нам ведом их язык и тайна нынешнего их бытия».
«До прихода великих чудес, которые произойдут в тече-ние нашего столетия, Бог ни во что не вмешивается откры-то. Бог, который является вечным молчанием, порождает среди нас существа высшей породы, тайные силы, служа-щие и добру, и злу, — ангелов и демонов. Демоны пред-назначены для испытания праведников, ангелы — для того, чтобы помочь их торжеству. Великая борьба этих двух на-чал уже вспыхнула. Король зла, отец заблуждений и неве-жества, защищается, но тщетно. Архангелы натянули лук науки и истины. Их стрелы пробили панцирь Сатаны. Са-тана еще сопротивляется, рычит, но скоро он отречется от лжи, потеряет весь свой яд и почувствует, как вместо нечистой крови пресмыкающихся в его жилах заструится роса прощения. Вот ясное и правильное объяснение того необъяснимого и страшного, что происходит в мире. Зло и добро борются в высшей сфере, недоступной усилиям человека. Победа и поражение реют над нами, и никто не может повлиять на исход битвы. Фридрих Прусский припи-сывает силе своей армии те успехи, которые даровала ему только судьба, собираясь либо сокрушить его, либо поднять еще выше, в зависимости от ее скрытых целей. Да, люди перестали понимать, что происходит на земле. Они видят,что неверие борется оружием веры, и наоборот. Они стра-дают от угнетения, нужды и всех бедствий, происходящих от раздора, но их молитвам не внемлют, чудеса древней религии не приходят им на помощь. У них уже ни в чем нет согласия, и они ссорятся, сами не зная, в чем причи-на ссоры. С завязанными глазами шагают они к пропасти. И это Невидимые толкают их туда, но никто не знает, от кого исходят творимые ими дивные дела — от Бога или от дьявола. Ведь в начале христианской эры многие считали Симона-волхва таким же всемогущим, таким же святым, как Христос. А я тебе говорю, что все чудеса происходят от Бога, раз Сатана не может совершать их без его по-зволения, и что некоторые из этих Невидимых действуют непосредственно по велению святого духа, остальные же по-лучают свое могущество сквозь облако и неизбежно творят добро, хоть и думают, что творят зло».
<.״>
«Лишь немногие избранные натуры обладают даром рас-поражаться ходом своих мыслей в минуты созерцательно-го бездействия, что реже бывает уделом счастливцев мира сего, нежели тех, чья жизнь полна труда, преследований и опасностей. Ибо следует.признать, что существует некая таинственная благодать, ниспосылаемая провидением стра-дальцам, иначе ясность духа некоторых из них показалась бы невероятной тому, кто сам не испытал горя».
<...>
Она подошла к роскошному туалету белого мрамора с большим зеркалом, обрамленным прелестными позолочен-ными завитками. Здесь ее внимание привлекла надпись, ко-торую она заметила в верхней завитушке: «Если душа твоя так же чиста, как мое стекло, ты всегда будешь видеть себя в нем молодой и прекрасной. Но если твое сердце иссуше-но пороком, бойся найти во мне строгое отражение твоего нравственного уродства».
<.״>
«Если дурные мысли таятся в твоем сердце, ты недо-стойна созерцать божественное зрелище природы. Если же добродетель обитает в твоей душе, смотри и благословляй бога, открывающего тебе вход в рай земной».
Спиритуализм высшей пробы из тех, что были явлены миру, восходит к древним иудеям, по достоинству оценившим силу зеркал и использовавшим, да и использующим до сих пор, пару полированных нагрудных пластин — Урим и Туммим — для божественного прорицания. И многие современные спиритуа-листы прийти к схожим заключениям, не зря их записи содер-жат фрагменты, посвященные видению с помощью кристаллов и магическому применению различных гемм и драгоценных камней; вот прекраснейшие слова из «Псалмов жизни»:
Всего милей для ангелов тот ум,
Что сбит с пути, неведеньем отравлен,
Его стезею праведной незримо проведут,
Откуда он, свой путь земной окинув взором,
Воспрянет, словно от дурного сна,
И этим в сердце вера пробудиться,
И он, грехи отринув, вновь родится.
Глава английского розенкрейцерства48 в своей последней ра-боте, посвященной Огню, пишет следующее: «Когда разум от-брошен, подобно прозрачному стеклу (или с его помощью, а то и на нем), образы мира магического проявятся в изобилии», или вот: «Мера определяется сообразно тому, сколько мы способны вобрать из-за пределов сего мира — тому, как высоко спосо-бен воспарить разум к мирам иным... Мы подобны телескопу, чей фокус настроен подобно обычным очкам — очкам нашего разума. Но ведь есть и иные виды. <.״> И они проскальзывают то мимо, то прямо сквозь нашу человеческую перспективу, но с освоением сверхъестественного духовного зрения, и эти но-вые миры смогут проявиться или, что одно и то же, собраться вокруг нас складками вселенского полотна. В одном этом есть основа тайного розенкрейцерского учения49 и всего подлинного мистицизма и оккультизма. <.״> Мы способны воссиять, тру-дясь непрестанно над собственной природой, словно над же-лезом в кузне. И тогда свет возвышающий, пробившийся из иных миров, станет видим человеческим глазам. И в этом есть экстаз, в этом Божественное Озарение. Реальное, насколько это только возможно, невиданное ранее — иначе, увидев его, мы уже стали бы, согласно Библии, «как боги».
<״>
В этом волшебном мире божественного света святость до-стижима, и осязаемый мир, внешняя природа подвластны при-роде божественной, обработанной и магически приведенной в полную свою силу... посредством всесильного магнетизма. Открытая духом... это боговдохновенная, магическая жизнь, в которой все, что есть неживого, оживлено. <.״> Первым магом, упомянутым в качестве такового и оставившим древ-нейшие наставления касательно магии, был Заратустра. Гений Сократа, Порфирия, Ямвлиха, Скалигера и Кардано в первую очередь состоял в обладании внутренним (или магическим) зрением. Позже были Роберт Фладд (1638-53) и великий магнетист и прорицатель Парацельс. Всего записи подтвержда-ют существование более, чем трех тысяч мастеров этого искус-ства — всех ушедших и всех, ныне живущих, хотя бы и прямо в этой стране, на расстоянии ружейного выстрела от того места, где записаны эти строки. Вот перед нами поверхность зеркала, всего в нескольких футах или дюймах; но она может привести нас в глубины веков, по звездным ступеням в самую Веско-нечность. Безграничный простор внизу, вверху, вокруг и вну-три — где угодно; и то, что в этом просторе сокрыта та жизнь, что грядет за пределами этой, есть безусловная истина.
В древности естественные бассейны у подножия гор, по-стоянно наполняемые бегущей через них водой особенно ценились за их магические свойства. Здесь важно учесть двойной смысл слова «reflection»50, когда при вглядывании в прозрачные воды, разум обретает покой, и предается раз-мышлениям с отчетливой нотой меланхолии. Такие бассейны,равно как и темные озера, присутствуют во всех легендах, связанных с магией: к примеру, Крейк-Пол-Нейн среди высо-когорных лесов Лейнкорка или Девилз Глен в графстве Уи-клоу, Ирландия; Блокула в Швеции, ведьмины горы в Италии и Бабья Гора, что меж Венгрией и Польшей. Отличительной особенностью подобных мест среди гор Германии, как заме-тил Тацит, были их соляные источники.
Несколько лет назад внимание публики привлек труд ми-стера Лейна «Современные Египтяне», где подтверждалась действенность практикуемых в Египте и Индостане методов прорицания, являвшихся, по сути, лишь еще одной фор-мой дивинации через поверхность темных вод. Так вот, этот джентльмен стал свидетелем следующей демонстрации пси-ховидения: маг проводил свои операции, записав слова ин-вокации к своим духам на шести листах бумаги; затем была приготовлена жаровня с тлеющими в ней углями, и вызван мальчик, не достигший еще зрелости. Загодя мистер Лейн ос-ведомился о том, кто мог бы взглянуть в магическое зеркало, и ответ был таков: не достигший зрелости мальчик, девствен-ница, черная рабыня и беременная женщина.
Чтобы пресечь всякую возможность сговора между вол-шебником и видящим, Лейн отправил слугу за первым маль-чиком, которого он встретит на улице. Когда все было готово, волшебник бросил в жаровню щепотку благовоний и один из листов бумаги. После он взялся за правую руку мальчика, и нарисовал там квадрат с некоторыми загадочными знаками, прямо на ладони; в центре же квадрата он создал магиче-ское зеркало, и наказал смотреть в него, не поднимая голо-вы. Мальчик же объявил, что в зеркале ему явились мужчина за уборкой, семеро с флагами, армия, разбивающая палатки и группа офицеров на приеме у султана.
Остальное лучше опишет сам мистер Лейн51: «Тогда вол-шебник обратился ко мне и спросил, не хотел бы я, чтобы мальчик увидел человека, отсутствующего здесь или даже мертвого. Тогда я назвал имя лорда Нельсона; о нем мальчик
никогда и не слышал, судя по тому, с какой сложностью ему далось произнести это имя после нескольких попыток. Вол-шебник же пожелал, чтобы мальчик передал султану: «Мой господин приветствует вас и желает видеть лорда Нельсона. Явите его моим глазам, чтобы я смог видеть его как можно скорее». Это он и сказал, и почти тотчас же добавил: «Посла-нец ушел и вернулся с мужчиной, одетым в черное (или, вер-нее, в темно-синее) европейское платье; у него не было руки», после чего прервался на мгновение и, всматриваясь в зеркало более пристально и сосредоточенно, продолжил: «Нет, его ле-вая рука на месте, но прижата к груди». Это уточнение при-дало его словам куда больший эффект, ведь лорд Нельсон и вправду имел обыкновение прикалывать пустой рукав на грудь своего мундира. Однако, отсутствовала у него правая рука. Ни словом не обмолвившись об ошибке, я спросил вол-шебника, возникают ли объекты в его зеркале так, как мог-ли бы явиться перед глазами, или уже отраженными, меняя местами лево и право, как то происходит в обычных зерка-лах. Он же ответил, что верно второе, из чего следовало, что в словах мальчика не было никакой неточности. Я покинул его до крайности озадаченным и отчасти разочарованным, поскольку явленное мне было куда менее впечатляющим, чем то, что этот волшебник демонстрировал многим другим, в том числе и некоторым из моих друзей. Так, во время од-ного из представлений некий англичанин всячески выказывал свое недовольство и заявил, что не успокоится, пока ему не опишут внешность его собственного отца, о которой, как он полагал, никто из собравшихся не имел никакого представле-ния. Мальчик же, после того, как ему было названо имя, опи-сал человека в платье французского кроя с рукой, прижатой к голове, в очках, с одной ногой, стоящей на земле, а дру-гой согнутой в колене чуть позади, так, словно он спускался с возвышения. И это описание было верно до мелочей: поло-״жение руки было вызвано постоянными головными болями, а нога была повреждена на охоте после падения с лошади. В другой раз описан был Шекспир, вплоть до мельчайших Деталей внешности и платья; я мог бы привести ряд иных случаев, когда выступления волшебника поразили многих зна-комых мне трезвомыслящих англичан».
Вот что говорил мистер Лейн, и его свидетельства схожи с теми, что дает мистер Кинглейк52, писатель:
«Пожалуй, стоит также отметить, что в последнем случае гидромантии, который приходилось наблюдать автору этих строк, мальчику удавалось видеть куда лучше без медиума, нежели при нем; и это с учетом того, что перед ним посто-янно присутствовали отражения в самом сосуде с водой. Это могло бы послужить доказательством того, что все эти виде-ния возникают перед взором видящего непосредственно из глубин его собственного ума. Как привести ум в такое состо-яние или подготовить глаз к восприятию образов — уже дру-гой вопрос. С уверенностью можно сказать, что видящему не транслируется образ из разума вопрошающего, поскольку есть доказательства обратного. Стоит только вглядеться в Приро-ду, как заметишь, что она оплетена волшебной сетью, пол-ной чудес.
Существуют ли в мире сем разумные создания, нам неве-домые? Или то работа незримого механизма, непрекращающа-яся игра тел, идущая по законам, которые под силу разобрать лишь ученым мужам? И вправду ли чудес не существует? Неизменен ли ход вещей? И может ли вернуться назад то, что покинуло этот мир? Является ли все это случайностью, и можно ли тогда прозреть будущее? А все те диковины, о которых говорят люди — неужели просто выдумка и вздор? Игра впечатлительного ума или череда заблуждений?
Откуда взялся страх, что всегда висел над миром? Как так случилось, что вера в духов прошла сквозь времена? Не могли ли история, наука и здравый смысл сами породить этот суеверных страх, чтобы после он обрел реальность? Неуже-ли же нельзя его побороть? Возможно ли изгнать этот ужас перед незримыми мыслящими сущностями, неусыпно наблю-дающими за нами, прочь? Ничто нельзя почитать сделанным, покуда мы не сделаем это, если оно вообще в наших силах.
Паскаль Беверли.Секреты Обсидианового Зеркала
На написание, составление и редактирование представленного выдающегося труда — задачу крайне сложную за неимением какой бы то ни было литературы (а тема эта практически незнакома подавляющему большинству читателей, и основная сложность здесь состояла в необходимости корпеть над «тай-ны полными листами позабытых древних знаний»36) — у меня было три причины. Первая — освободить себя от тяжкого тру-да ведения переписки касательно данного предмета и вопросов оккультного в целом, изложив важнейшие моменты, по поводу которых ко мне обращаются чаще всего, и в которых от меня ожидается быть весьма подкованным после многих лет ис-следований в Пифагорейском и Розенкрейцерском братствах, к которым я имею честь принадлежать37. Вторая причина за-ключается в обязательстве перед тем, кто в темный час болез-ни проявил себя истинным моим другом; и третья в том, что наконец пришло время, чтобы, пусть и частично, осветить эту, порождающую столько запретов и непонимания, тему, особен-но с учетом того, что мне представилась редкая возможность получить информацию по данному предмету от одного из пер-вых мастеров оккультных наук, пребывающем еще во плоти на этой земле — я говорю о знаменитом армянском Философе Кильна Вильмаре, ненадолго посетившем берега ныне респу-бликанской и по-прежнему крайне суетной Америки.
Но помимо всего этого, есть и другая причина: на про-тяжении последних лет между теориями, теоретиками и истинной природой психических феноменов различной и весьма любопытной природы, наступил настоящий разброд. Это особенно верно для огромного, но весьма слабо изученного царства магнетической науки, одной из отрас-лей которых и посвящены следующие страницы.
Возникла нужда в доступном руководстве. И вот эта ну-жда удовлетворена.
При всем недостатке времени, здоровья и витальной силы, автору этих строк едва ли удалось уделить предме-ту внимания, которого он несомненно заслуживает. Задача связать все концы воедино, пожалуй, была выполнена не без нареканий; и все же я с со свойственным бесстрашием сорвал покровы тайны, накинутые на изучаемый предмет шарлатанами, мошенниками и самоназванными мистиками всех мастей, позорящих и приносящих дурную славу тому, в чем сами абсолютно ничего не смыслят.
Безусловно, практики с зеркалами имеют научную, фак-тическую природу, однако, некоторым не удается извлечь из них ничего, и в своем самодовольстве они не понимают даже самой природы феномена, который столь охотно поно-сят и отвергают, на деле же просто не имея должных ка-честв ума, присущих людям более подготовленным.
Работа с зеркалами есть лишь еще одна ступень яснови-дения; это самостоятельная способность, обретаемая ины-ми путями и через иные процессы, но она так же может быть освоена одними весьма совершенно, в ׳го время, как других постигнет крах. И здесь я настоятельно рекомендую воздержаться от опытов с зеркалами, избежав лишних трат и огорчений, тем, кто не склонен к внутренним проявле-ниям месмерического или магнетического толка. Но для тех же, кому они доступны, при правильном подходе веро-ятность достижения успешных результатов весьма высока.
Знаменитый доктор Ди из Лондона и тысячи иных до и после него, пользовались пластинами из полированно-го ископаемого угля (подобную мне приходилось видеть в Британском Музее), а также иные инструменты для по-стижения тайн, которые иначе были бы попросту недо-ступны. Некоторые особенно упертые и поверхностные современники, в условиях, когда истинное искусство зеркал редко, а обманщики лишь множатся, имеют склонность подвергать сомнению и осмеянию саму идею о том, что по-средством одного лишь физического агента возможно про-никнуть за границы мира сего, оказавшись по ту сторону бытия в полном сознании.
Они не признают того, что округлые, вогнутые, поля-ризованные зеркала, кристаллы а то и чернильная клякса на руке девственницы38 могут быть полноценным инстру-ментом; а мне, однако, известно, что это факт неопровер-жимый; и в этой стране есть тысячи тех, кто смог бы поручиться за правоту Ди и прочих в этом вопросе:
А если на зеркальной глади неподвижной
Твой жребий будет явлен? Или перл
В своих глубинах отразит, что скрыто от людей?
О, то загадка для меня, что проще не становится с годами.
Мне видятся грядущего картины За гранью черного зеркального стекла,
Я наблюдаю то, что жизнь готовит,
Среди того любовь, борьба и горе,
Война и мир, здоровье и недуг,
Там жизнь и смерть, потери, обретенья,
Неверность, долг, виденья дальних берегов,
И буря, равно в море и на рынках,
Коммерческие встряски, разоренья,
Благие знаки и грядущие невзгоды,
Погибель наций, ссылка и опала,
И начинанъю всякому конец.
Тайны бытия знакомы мне лучше, чем многим на этой земле. В уединении и строгой дисциплине мне были явле-ны слова нездешних истин. Бессмертие есть истина, несо-мненная, как все Творение, более осязаемая, чем толщи гранита; это демонстрировалось не раз, множеством спосо-бов, в том числе и физически, через незримых духов. Да,были и истинные медиумы, возможно, есть и до сих пор, но в то же время в изобилии и бессовестные обманщики, чья работа состоит целиком в том, чтобы передавать лож־ ные сообщения, будто бы от самих мертвых. Эти подле-цы ныне процветают, подпитываемые массами бездумных приверженцев спиритуализма, которых заботит лишь сам феномен, а не его принципы.
И та же картина в иных сферах оккультной науки. Лож-ные медиумы и самоназванные ясновидящие, я их называю просто «хреновыми спиритуалистами», вот они-то повею-ду — законченные фанатики без капли здравого смысла, люди самого поганого сорта, ради самой мелкой наживы, ничуть не колеблясь, самым мерзким образом готовы вы да-вать ложь за чистую правду и тем порочить истинный спи-ритуализм, подлинное ясновидение.
В наши дни настоящий медиум является скорее исклю-чением из весьма широко распространяющегося правила. То же самое с прорицающими через зеркала и кристаллы, в этой стране на одного настоящего найдется с десяток мо-шенников. Само явление куда древнее любой из нынешних цивилизаций, но, несмотря на это, подобно истинному ме-диумизму, оно постоянно служит почвой для обмана.
Разумеется, куда ни глядь, нигде не найдешь отдуши-ны, что в вопросах хозяйствования, что в вопросах веры. Но это не так среди розенкрейцеров39, ибо пусть их вера в духов столь сильна, сколь только может быть, она имен-но сильна, но не фанатична. Они порядком подустали от современного спиритуализма, ведь подобно мне, они при-нимают только факты, отбрасывая весь жаргон и прочую шелуху. Заинтересованной стороне полагалось бы скры-вать свои изъяны, но тут уж они говорят сами за себя. Все дело в том, что сейчас слишком много теоретизирования и слишком мало религии; слишком много ума, но крайне не хватает сердца. Карлейль40 как-то писал одному моему другу, что в некоторых своих проявлениях современный спиритуализм есть «литургия обезьян Мертвого моря»41. В большинстве случаев так оно и есть; но из остального, что истинно и благо, я верю: родится ко времени и но-вая надежда.
* * *
Мадам Жорж Санд описывала знаменитого Графа де Сен-Жермена42 как одного из величайших мастеров ма-гического зеркала, когда-либо жившего по эту сторону индийских гор, и о ком говорится, будто бы тот жил на протяжении веков, вопреки беспощадному времени, волне-ниям и революциям в загнивающих империях.
«Что делает графа де Сен-Жермена интересным и выда-ющимся, так это, по моему мнению, те предположения, что он выдвигает, объясняя наиболее сомнительные из найме-нее освещенных моментов Истории. Спросите его о любом предмете и о любой эпохе, и вы удивитесь, услышав, как он раскрывает или изобретает на ходу бессчетное количе-ство равно вероятных и увлекательных вещей, показываю-щих в новом свете то, что ранее казалось загадочным или попросту спорным. Простой эрудиции не достанет, чтобы объяснить Историю. Этот человек, должно быть, обладал могучим умом и невероятным знанием человеческой приро-ды. <...> Не так просто подвести его к разговору об этих удивительных вещах. <...> Он понимает, что его считают фантазером и шарлатаном, и это его весьма беспокоит. <...> Свои сверхъестественные силы он объяснять отказывается...но благодаря ему Европа полнится множеством таинствен-ных легенд».
О графе Калиостро Жорж Санд говорит так: «Извест-но, что, когда Фридрих Великий приказал ему покинуть Берлин, он отбыл в своей карете in propria persona, ров-но в полдень проехав одновременно через все ворота; по меньшей мере двадцать тысяч людей готовы поклясться в этом. Караул каждых ворот наблюдал одни и те же шля-пу, парик, карету и лошадей, и вам не удастся убедить их в том, что в тот день там не присутствовало по крайней мере шести Калиостро». Этот же Калиостро владел магиче-ским зеркалом, ныне находящимся во Флоренции, Италия, в котором каждый, кому дозволялось в него заглянуть, мог увидеть три любых вещи или троих человек, которых по-желает, будь они живыми или мертвыми! И тысячи людей истово верят в это, как в то, что два и два в сумме да-дут четыре. Это явление не имеет на себе и налета спи-ритизма, и не является суеверием, оно абсолютно научно, и имеет под собой единственно магнетическую приро-ду — ясновидение при особых обстоятельствах, легко до-стигаемое, что я продемонстрирую до того, как закончу этот труд.
Процитирую:
«Итак, Фридриху волей-неволей пришлось сделать над собой усилие и обрести свое философское спокойствие без посторонней помощи.
Он произнес:
— Раз уж зашла речь о Калиостро, и только что пробил час, когда принято говорить о привидениях, я расскажу вам одну историю, и вы сами поймете, как следует относиться к искусству чародеев. Это приключение — чистая правда, ее рассказал мне тот самый человек, с которым оно про-изошло прошлым летом. Сегодняшний случай в театре напомнил мне о нем, и, быть может, этот случай имеет ка-кую-то связь с тем, что вы сейчас услышите.
— А история будет страшная? — спросил Ламетри.
— Возможно! — ответил король.
— Если так, я затворю дверь, что за моей спиной. Не выношу открытых дверей, когда говорят о привидениях и чудесах.
Ламетри закрыл дверь, и король начал:
— Как вы знаете, Калиостро умел показывать легковер-ным людям картины, или, вернее, своего рода волшебные зеркала, в которых по его желанию появлялись изображе-ния отсутствующих людей. Он уверял, что застает этих людей врасплох и таким образом показывает их в самые сокровенные и самые интимные минуты их жизни. Рев-нивые женщины ходили к нему, чтобы узнать о неверно-сти мужей или любовников. Бывало и так, что любовники и мужья получали у него самые невероятные сведения о поведении некоторых дам, и, говорят, волшебное зер-кало выдало множество тайных пороков. Так или иначе, но итальянские певцы оперного театра однажды вечером пригласили Калиостро на веселый ужин, сопровождаемый прекрасной музыкой, а взамен попросили его показать им несколько образчиков его искусства. Калиостро согласился и, назначив день, в свою очередь пригласил к себе Пор-порино, Кончолини, мадемуазель д’Аструа и мадемуазель Порпорину, обещая показать все, что им будет угодно.
Семейство Барберини также было приглашено. Маде-муазель Жанна Барберини попросила показать ей покой-ного дожа Венеции, и, так как господин Калиостро весьма искусно воскрешает покойников, она увидела его, силь-но перепугалась и в смятении вышла из темной комнаты, где чародей устроил ей свидание с призраком. Я сильно подозреваю, что мадемуазель Барберини любит «позубо-скалить», как говорит Вольтер, и разыграла ужас нарочно, чтобы посмеяться над итальянскими актерами, которые вообще не отличаются храбростью и наотрез отказались подвергнуть себя подобному испытанию. Мадемуазель Порпорина со свойственным ей бесстрастным видом за-явила господину Калиостро, что она уверует в его искус-ство, если он покажет ей человека, о котором она думает в настоящую минуту и которого ей незачем называть, поскольку чародей, должно быть, читает в ее душе, как в от-крытой книге.
«То, о чем вы меня просите, нелегко, — ответил Ка-лиостро: — Но, кажется, я смогу удовлетворить ваше же-лание, если только вы дадите мне самую торжественную и страшную клятву, что не обратитесь к тому, кого я вам покажу, ни с одним словом и не сделаете, пока он будет перед вами, ни одного движения, ни одного жеста».
Порпорина поклялась и вошла в темную комнату с боль-шой решительностью.
Незачем напоминать вам, господа, что эта молодая осо-ба обладает необыкновенной твердостью и прямотой харак-тера. Она хорошо образованна, здраво рассуждает о многих вещах, и у меня есть основания думать, что она не под вер-жена влиянию каких-либо ложных или узких взглядов. Порпорина так долго оставалась в комнате с призраками, что ее спутники удивились и встревожились. Все проис-ходило, однако, в абсолютной тишине. Выйдя оттуда, она была очень бледна, и, говорят, слезы лились из ее глаз, но она тотчас же сказала товарищам: «Друзья мои, если госпо-дин Калиостро чародей, то это не настоящий чародей. Ни-когда не верьте тому, что он вам покажет». И не пожелала объяснить ничего более. Но несколько дней спустя Кончо-лини рассказал мне на одном из моих концертов об этом вечере с чудесами, и я решил расспросить Порпорину, что и сделал, как только пригласил ее петь в Сан-Суси. Заста-вить ее говорить оказалось нелегко, но в конце концов она рассказала следующее:
«Без сомнения, Калиостро обладает необыкновенными способами вызывать призраки, и они до такой степени по-хожи на реальных лиц, что самые уравновешенные люди не могут не взволноваться. Но все-таки он не волшебник, и то, что он якобы прочитал в моей душе, было, я уверена, основано на его осведомленности о некоторых обстоятель-ствах моей жизни. Однако эта осведомленность была непол-ной, и я бы не посоветовала вам, государь, назначать его министром вашей полиции, ибо он мог бы наделать немало оплошностей. Ведь когда я попросила его показать мне одного отсутствующего человека, я имела в виду маэстро Порпору, моего учителя музыки, — сейчас он в Вене, — а вместо него я увидела в волшебной комнате одного доро-гого мне друга, скончавшегося в этом году»43.
— Вот холера! — произнес д’Аржанс: — Пожалуй, это будет потруднее, чем показать живого!
— Подождите, господа. Калиостро, имевший неточ-ные сведения, даже не подозревал, что человек, которого он показал мадемуазель Порпорине, умер. После того как призрак исчез, он спросил у певицы, довольна ли она тем, что увидела. «Прежде всего, сударь, — ответила она, — я хотела бы понять, что это было. Объясните мне, прошу вас». — «Это не в моей власти, — ответил Калиостро. — Вы узнали, что ваш друг спокоен и что труд его приносит пользу, — этого довольно». — «Увы! — возразила синьо-ра Порпорина. — Сами того не зная, вы причинили мне большое горе — вы показали человека, которого я не могла надеяться увидеть, и выдаете его за живого, меж тем как я сама закрыла ему глаза полгода назад».
— Хорошо, однако же, — возразил Ламетри, — все это не объясняет, каким образом Порпорина вашего величе-ства увидела своего мертвеца здравым и невредимым. Ведь если она обладает такой твердостью и таким благоразумием, как утверждает ваше величество, то это противоречит до-водам вашего величества. Правда, волшебник ошибся, вы-тащив из своей кладовой мертвеца вместо живого, который ей понадобился, но это еще больше убеждает в том, что он располагает жизнью и смертью, и тут он сильнее вашего ве-личества, ибо, не в обиду будь сказано вашему величеству, вы повелели убить на войне множество людей, но не смог-ли воскресить ни единого.
— Так, стало быть, мы уверовали в дьявола? — спросил король, смеясь над уморительными взглядами, которые бро-сал Ламетри на Квинта Ицилия.
— Итак... либо прелестная Порпорина безрассудна, легко-верна и видела своего мертвеца, либо она философ и не видела ровно ничего. И притом она все-таки испугалась.
— Не испугалась, но огорчилась, как огорчился бы вся-кий при виде портрета, в точности воспроизводящего люби-мое существо, которое уже невозможно когда-либо увидеть. Но если говорить начистоту, то я думаю, что она испуга-лась уже после, задним числом, и что, выйдя из этого ис-пытания, она утратила частицу своего обычного душевного спокойствия. С тех пор на нее находят приступы черной меланхолии, а это всегда является признаком слабости или нервного расстройства. Я убежден, что ум ее потрясен, хоть она и отрицает это.
<״.>
«Должна признаться, что мне довелось стать свидетелем ?ласти, если даже не всемогущества Калиостро. Вообразите, что, пообещав показать задуманного мною человека, имя которого он якобы прочитал в моих глазах, он показал мне другое лицо и — более того — показал мне его живым, как будто и не подозревая, что тот умер44. И все же, не-смотря на эту двойную ошибку, он воскресил перед моими глазами покойного моего супруга, и это навсегда останется для меня мучительной и страшной загадкой».
«Он показал тебе какой-нибудь призрак, а твое вообра-жение дополнило все остальное».
«Воображение тут совершенно ни при чем, могу вас уверить. Я ожидала, что увижу через стекло или сквозь прозрачную завесу изображение маэстро Порпоры. Дело в том, что за ужином я несколько раз заговаривала о нем и, выражая сожаление по поводу его отсутствия, замети-ла, что господин Калиостро внимательно прислушивается к моим словам. Чтобы облегчить ему задачу, я мысленно представила себе лицо моего учителя и ждала совершенно спокойно, пока еще не принимая этот опыт всерьез. И хотя мысль об Альберте никогда не покидает меня, явился он в тот единственный момент, когда я не думала о нем45. Входя в колдовскую лабораторию, Калиостро спросил, по-зволю ли я завязать себе глаза и согласна ли пойти с ним, держась за его руку. Зная, что он человек воспитанный, я согласилась без колебаний, но при условии, что он ни на минуту не оставит меня одну. «А я как раз и собирал-ся, — сказал он мне, — попросить вас не отходить от меня ни на шаг и не выпускать моей руки, что бы ни случилось и какое бы волнение вы ни испытали». Я обещала, но это его не удовлетворило, и он заставил меня торжественно по-клясться, что, когда появится видение, я не сделаю ни од-ного жеста, не издам ни одного восклицания, словом, буду безмолвна и неподвижна. Затем он надел перчатку и, наки-нув мне на голову черный бархатный капюшон, ниспадаю-щий до самых плеч, повел меня куда-то. Мы шли так около пяти минут, но я не слышала, чтобы закрывалась или от-крывалась хоть одна дверь. Благодаря капюшону я не чув-ствовала никакого изменения воздуха и не знаю, выходили мы из кабинета или нет: чтобы помешать мне запомнить направление, Калиостро заставил меня проделать множество кругов и поворотов. Наконец он остановился и снял с меня капюшон, но сделал это так легко, что я ничего не заме-тила. Мне стало легче дышать, и только поэтому я поняла, что перед глазами у меня уже нет преграды, но вокруг был такой глубокий мрак, что и без капюшона я ровно ничего не видела. Однако через некоторое время я различила пе-ред собой звезду, сначала мерцающую и бледную, а потом сверкающую и яркую. В первое мгновение она показалась мне очень отдаленной, но, став яркой, совсем приблизи-лась. Вероятно, это зависело от более или менее сильного света, проникавшего сквозь прозрачную завесу. Калиостро подвел меня к этой звезде, как бы врезанной в стену, и по ту сторону я увидела странно убранную комнату с мно-жеством свечей, размещенных в определенном порядке. Эта комната своим убранством и расположением казалась вполне подходящей для какого-нибудь колдовского дей-ства. Но я не успела хорошенько ее разглядеть; мое вни-мание сразу приковал к себе человек, сидевший за столом. Он сидел один, закрыв руками лицо, видимо, погруженный в глубокое раздумье. Итак, я не могла рассмотреть его черты, и фигуру его тоже скрывало одеяние, какого я ни-когда ни на ком не видела. Насколько я могла различить, это была белая шелковая мантия или плащ на ярко-крас-ной подкладке, застегнутый на груди какими-то золотыми иероглифическими эмблемами, среди которых я различила розу, крест, треугольник, череп46 и несколько роскошных разноцветных лент. Я поняла одно — это был не Порпора. Но через минуту или две это таинственное существо, кото-рое я уже начала принимать за статую, медленно опустило руки, и я отчетливо увидела лицо графа Альберта — не такое, каким видела его в последний раз, с печатью смер-ти, нет, бледное, но живое, одухотворенное и безмятежно ясное, словом, такое, каким оно бывало в лучшие часы его жизни — в часы спокойствия и доверия. Я чуть было не вскрикнула и не разбила невольным движением стекло, ко-торое нас разделяло, но Калиостро сильно сжал мне руку, и это напомнило мне о моей клятве; я почувствовала смут-ный страх. К тому же в эту минуту в глубине комнаты, где сидел Альберт, открылась дверь, и туда вошли несколь-ко незнакомых людей, одетых почти так же, как он, и со шпагами в руках. Проделав какие-то странные телодвиже-ния, словно играя пантомиму, они поочередно обратились к нему с торжественными и непонятными словами. Он встал, подошел к ним и ответил им столь же непонятно, хотя теперь я знаю немецкий язык не хуже, чем родной. Их речи походили на те, какие мы порой слышим во сне, да и вся необычность этой сцены, чудесное появление этого призрака так напоминали сон, что я сделала попытку ше-вельнуться, желая убедиться, что не сплю. Но Калиостро заставил меня стоять неподвижно, да и голос Альберта был так хорошо мне знаком, что я уже не могла сомневаться в реальности того, что вижу. Поддавшись непреодолимо-му желанию заговорить с ним, я готова была забыть свою клятву, как вдруг черный капюшон вновь опустился на мои глаза. Я быстро сорвала его, но светлая звезда уже исчез-ла, и все погрузилось в кромешный мрак. «Если вы сделае-те хоть малейшее движение, — глухо прошептал Калиостро дрожащим голосом, — ни вы, ни я — мы никогда больше не увидим света». Я нашла в себе силы последовать за ним, и мы еще долго зигзагами шагали в неведомом простран-стве. Наконец он в последний раз снял с меня капюшон, и я оказалась в его лаборатории, освещенной так же слабо, как и в начале нашего приключения. Калиостро был очень бледен и все еще дрожал, как прежде, во время нашего перехода. Тогда тоже рука его, державшая мою руку, судо-рожно вздрагивала, и он очень торопил меня, видимо ис-пытывая сильный страх. С первых же слов он начал горько упрекать меня за недобросовестность, с какой я нарушила свои обещания и едва не подвергла его ужасной опасности. «Мне бы следовало помнить, — добавил он суровым и не-годующим тоном, — что честное слово женщин ни к чему их не обязывает и что ни в коем случае нельзя уступать их праздному и дерзкому любопытству».
Пока что я не разделяла страха моего проводника. Я увидела Альберта живым — и это так меня потрясло, что я даже не задала себе вопроса, возможно ли это. На миг я забыла о том, что смерть навсегда отняла у меня моего милого, дорогого друга. Однако волнение Калиостро наконец напомнило мне, что все это было лишь чудом, что я видела призрак. И все-таки мой рассудок стремился отвергнуть все сомнения, а язвительные упреки Калиостро вызвали во мне какое-то болезненное раздражение, которое избавило меня от слабости. «Вы притворяетесь, будто принимаете всерьез ваши собственные лживые измышления, — с горячностью возразила ему я, — но это жестокая игра. Да, да, вы играете с самым священным, что есть в мире, — со смертью».
«Душа неверующая и слабая, — ответил он с горячно-стью, но внушительно. — Вы верите в смерть, как верит в нее толпа. А ведь у вас был великий наставник — настав-ник, сотни раз повторявший вам: «Никто не умирает, ничто не умирает, смерти нет». Вы обвиняете меня во лжи и как будто не знаете, что единственной ложью является во всем этом слово смерть, которое сорвалось с ваших нечестивых уст». Признаюсь, этот странный ответ взволновал меня и на миг победил сопротивление моего смятенного ума. Как мог этот человек быть так хорошо осведомлен не только о моих отношениях с Альбертом, но даже и о тайне его учения? Разделял ли он его веру, или просто воспользовался ею как оружием, чтобы покорить мое воображение?
Я была растеряна и сражена. Но вскоре я поняла, что не могу разделить этот грубый способ истолкования верований Альберта и что только от Бога, а не от обманщика Калио-стро зависит вызывать смерть или пробуждать жизнь. Убе-лившись наконец, что я была жертвой иллюзии, которая в эту минуту казалась мне необъяснимой, но могла получить какое-то объяснение в будущем, я встала и, холодно похва-лив искусство мага, спросила у него с легкой иронией, что означали странные речи, которыми обменивались его при-зраки. На это он ответил, что не может удовлетворить мое любопытство и что я должна быть довольной уже тем, что видела этого человека исполненным спокойствия и занятым полезной деятельностью. «Вы напрасно стали бы спрашивать у меня, — добавил он, — каковы его мысли и поступки в жизни. Я ничего о нем не знаю, не знаю даже его имени. Когда вы стали о нем думать и попросили показать вам его, между ним и вами образовалась таинственная связь, и моя власть оказалась настолько сильной, что он предстал перед вами. Дальше этого искусство не идет»47.
«Ваше искусство, — сказала я. — не дошло и до этого. Ведь я думала о маэстро Порпоре, а ваша власть вызвала об-раз совсем другого человека». «Я ничего не знаю об этом, — ответил он с пугающей искренностью, — и даже не хочу знать. Я ничего не видел ни в ваших мыслях, ни в колдов-оком изображении. Мой рассудок не выдержал бы подобных зрелищ, а мне, чтобы пользоваться своей властью, необхо-димо сохранять его в полной ясности. Но законы магии не-погрешимы, и, значит, сами того не сознавая, вы думали не о Порпоре, а о другом человеке».
«Вот они, прекрасные речи безумцев! — сказала принцес-са, пожимая плечами. — У каждого свои приемы, но все они с помощью какого-либо хитроумного рассуждения, которое можно, пожалуй, назвать логикой безумия, всегда умеют вы-путаться из затруднительного положения и своими выспрен-ными речами сбить собеседника с толку».
«Уж я-то, бесспорно, была сбита с толку, — продолжа-ла Консуэло, — и совсем потеряла способность рассуждать здраво. Появление Альберта, действительное или мнимое, заставило меня еще острее ощутить свою утрату, и я зали-лась слезами».
«Консуэло! — торжественно произнес маг, предлагая мне руку, чтобы помочь выйти из комнаты. Вам надо иску-пить серьезные прегрешения, и, я надеюсь, вы сделаете все, чтобы вновь обрести спокойную совесть». У меня не хвати-ло сил ответить ему. Оказавшись среди друзей, нетерпели-во ожидавших меня в соседней комнате, я тщетно пыталась скрыть от них слезы. Я тоже испытывала нетерпение — не-терпение как можно скорее уйти от них, и, оставшись одна, на свободе предалась своему горю. Всю ночь я провела без сна, вспоминая и обдумывая события этого рокового вече-ра. Чем больше я старалась понять их, тем больше запутывалась в лабиринте догадок и, признаюсь, мои домыслы были более безумны и более мучительны, чем могла бы быть слепая вера в пророчества магии. Утомленная этой бесплодной работой мозга, я решила отложить свое сужде-ние, пока на эту историю не прольется хоть луч света, но с тех пор я сделалась болезненно впечатлительной, подвер-женной нервическим припадкам, неуравновешенной и смер-тельно грустной».
<״.>
«Вы собираетесь заявить, что он погиб прямо во вре-мя свадебной церемонии. Но я поведаю вам, что он не мертв, как никто и ничто не мертво, более того, в наших силах искать сообщения с теми, кого по неведению зовут мертвыми, покуда нам ведом их язык и тайна нынешнего их бытия».
«До прихода великих чудес, которые произойдут в тече-ние нашего столетия, Бог ни во что не вмешивается откры-то. Бог, который является вечным молчанием, порождает среди нас существа высшей породы, тайные силы, служа-щие и добру, и злу, — ангелов и демонов. Демоны пред-назначены для испытания праведников, ангелы — для того, чтобы помочь их торжеству. Великая борьба этих двух на-чал уже вспыхнула. Король зла, отец заблуждений и неве-жества, защищается, но тщетно. Архангелы натянули лук науки и истины. Их стрелы пробили панцирь Сатаны. Са-тана еще сопротивляется, рычит, но скоро он отречется от лжи, потеряет весь свой яд и почувствует, как вместо нечистой крови пресмыкающихся в его жилах заструится роса прощения. Вот ясное и правильное объяснение того необъяснимого и страшного, что происходит в мире. Зло и добро борются в высшей сфере, недоступной усилиям человека. Победа и поражение реют над нами, и никто не может повлиять на исход битвы. Фридрих Прусский припи-сывает силе своей армии те успехи, которые даровала ему только судьба, собираясь либо сокрушить его, либо поднять еще выше, в зависимости от ее скрытых целей. Да, люди перестали понимать, что происходит на земле. Они видят,что неверие борется оружием веры, и наоборот. Они стра-дают от угнетения, нужды и всех бедствий, происходящих от раздора, но их молитвам не внемлют, чудеса древней религии не приходят им на помощь. У них уже ни в чем нет согласия, и они ссорятся, сами не зная, в чем причи-на ссоры. С завязанными глазами шагают они к пропасти. И это Невидимые толкают их туда, но никто не знает, от кого исходят творимые ими дивные дела — от Бога или от дьявола. Ведь в начале христианской эры многие считали Симона-волхва таким же всемогущим, таким же святым, как Христос. А я тебе говорю, что все чудеса происходят от Бога, раз Сатана не может совершать их без его по-зволения, и что некоторые из этих Невидимых действуют непосредственно по велению святого духа, остальные же по-лучают свое могущество сквозь облако и неизбежно творят добро, хоть и думают, что творят зло».
<.״>
«Лишь немногие избранные натуры обладают даром рас-поражаться ходом своих мыслей в минуты созерцательно-го бездействия, что реже бывает уделом счастливцев мира сего, нежели тех, чья жизнь полна труда, преследований и опасностей. Ибо следует.признать, что существует некая таинственная благодать, ниспосылаемая провидением стра-дальцам, иначе ясность духа некоторых из них показалась бы невероятной тому, кто сам не испытал горя».
<...>
Она подошла к роскошному туалету белого мрамора с большим зеркалом, обрамленным прелестными позолочен-ными завитками. Здесь ее внимание привлекла надпись, ко-торую она заметила в верхней завитушке: «Если душа твоя так же чиста, как мое стекло, ты всегда будешь видеть себя в нем молодой и прекрасной. Но если твое сердце иссуше-но пороком, бойся найти во мне строгое отражение твоего нравственного уродства».
<.״>
«Если дурные мысли таятся в твоем сердце, ты недо-стойна созерцать божественное зрелище природы. Если же добродетель обитает в твоей душе, смотри и благословляй бога, открывающего тебе вход в рай земной».
Спиритуализм высшей пробы из тех, что были явлены миру, восходит к древним иудеям, по достоинству оценившим силу зеркал и использовавшим, да и использующим до сих пор, пару полированных нагрудных пластин — Урим и Туммим — для божественного прорицания. И многие современные спиритуа-листы прийти к схожим заключениям, не зря их записи содер-жат фрагменты, посвященные видению с помощью кристаллов и магическому применению различных гемм и драгоценных камней; вот прекраснейшие слова из «Псалмов жизни»:
Всего милей для ангелов тот ум,
Что сбит с пути, неведеньем отравлен,
Его стезею праведной незримо проведут,
Откуда он, свой путь земной окинув взором,
Воспрянет, словно от дурного сна,
И этим в сердце вера пробудиться,
И он, грехи отринув, вновь родится.
Глава английского розенкрейцерства48 в своей последней ра-боте, посвященной Огню, пишет следующее: «Когда разум от-брошен, подобно прозрачному стеклу (или с его помощью, а то и на нем), образы мира магического проявятся в изобилии», или вот: «Мера определяется сообразно тому, сколько мы способны вобрать из-за пределов сего мира — тому, как высоко спосо-бен воспарить разум к мирам иным... Мы подобны телескопу, чей фокус настроен подобно обычным очкам — очкам нашего разума. Но ведь есть и иные виды. <.״> И они проскальзывают то мимо, то прямо сквозь нашу человеческую перспективу, но с освоением сверхъестественного духовного зрения, и эти но-вые миры смогут проявиться или, что одно и то же, собраться вокруг нас складками вселенского полотна. В одном этом есть основа тайного розенкрейцерского учения49 и всего подлинного мистицизма и оккультизма. <.״> Мы способны воссиять, тру-дясь непрестанно над собственной природой, словно над же-лезом в кузне. И тогда свет возвышающий, пробившийся из иных миров, станет видим человеческим глазам. И в этом есть экстаз, в этом Божественное Озарение. Реальное, насколько это только возможно, невиданное ранее — иначе, увидев его, мы уже стали бы, согласно Библии, «как боги».
<״>
В этом волшебном мире божественного света святость до-стижима, и осязаемый мир, внешняя природа подвластны при-роде божественной, обработанной и магически приведенной в полную свою силу... посредством всесильного магнетизма. Открытая духом... это боговдохновенная, магическая жизнь, в которой все, что есть неживого, оживлено. <.״> Первым магом, упомянутым в качестве такового и оставившим древ-нейшие наставления касательно магии, был Заратустра. Гений Сократа, Порфирия, Ямвлиха, Скалигера и Кардано в первую очередь состоял в обладании внутренним (или магическим) зрением. Позже были Роберт Фладд (1638-53) и великий магнетист и прорицатель Парацельс. Всего записи подтвержда-ют существование более, чем трех тысяч мастеров этого искус-ства — всех ушедших и всех, ныне живущих, хотя бы и прямо в этой стране, на расстоянии ружейного выстрела от того места, где записаны эти строки. Вот перед нами поверхность зеркала, всего в нескольких футах или дюймах; но она может привести нас в глубины веков, по звездным ступеням в самую Веско-нечность. Безграничный простор внизу, вверху, вокруг и вну-три — где угодно; и то, что в этом просторе сокрыта та жизнь, что грядет за пределами этой, есть безусловная истина.
В древности естественные бассейны у подножия гор, по-стоянно наполняемые бегущей через них водой особенно ценились за их магические свойства. Здесь важно учесть двойной смысл слова «reflection»50, когда при вглядывании в прозрачные воды, разум обретает покой, и предается раз-мышлениям с отчетливой нотой меланхолии. Такие бассейны,равно как и темные озера, присутствуют во всех легендах, связанных с магией: к примеру, Крейк-Пол-Нейн среди высо-когорных лесов Лейнкорка или Девилз Глен в графстве Уи-клоу, Ирландия; Блокула в Швеции, ведьмины горы в Италии и Бабья Гора, что меж Венгрией и Польшей. Отличительной особенностью подобных мест среди гор Германии, как заме-тил Тацит, были их соляные источники.
Несколько лет назад внимание публики привлек труд ми-стера Лейна «Современные Египтяне», где подтверждалась действенность практикуемых в Египте и Индостане методов прорицания, являвшихся, по сути, лишь еще одной фор-мой дивинации через поверхность темных вод. Так вот, этот джентльмен стал свидетелем следующей демонстрации пси-ховидения: маг проводил свои операции, записав слова ин-вокации к своим духам на шести листах бумаги; затем была приготовлена жаровня с тлеющими в ней углями, и вызван мальчик, не достигший еще зрелости. Загодя мистер Лейн ос-ведомился о том, кто мог бы взглянуть в магическое зеркало, и ответ был таков: не достигший зрелости мальчик, девствен-ница, черная рабыня и беременная женщина.
Чтобы пресечь всякую возможность сговора между вол-шебником и видящим, Лейн отправил слугу за первым маль-чиком, которого он встретит на улице. Когда все было готово, волшебник бросил в жаровню щепотку благовоний и один из листов бумаги. После он взялся за правую руку мальчика, и нарисовал там квадрат с некоторыми загадочными знаками, прямо на ладони; в центре же квадрата он создал магиче-ское зеркало, и наказал смотреть в него, не поднимая голо-вы. Мальчик же объявил, что в зеркале ему явились мужчина за уборкой, семеро с флагами, армия, разбивающая палатки и группа офицеров на приеме у султана.
Остальное лучше опишет сам мистер Лейн51: «Тогда вол-шебник обратился ко мне и спросил, не хотел бы я, чтобы мальчик увидел человека, отсутствующего здесь или даже мертвого. Тогда я назвал имя лорда Нельсона; о нем мальчик
никогда и не слышал, судя по тому, с какой сложностью ему далось произнести это имя после нескольких попыток. Вол-шебник же пожелал, чтобы мальчик передал султану: «Мой господин приветствует вас и желает видеть лорда Нельсона. Явите его моим глазам, чтобы я смог видеть его как можно скорее». Это он и сказал, и почти тотчас же добавил: «Посла-нец ушел и вернулся с мужчиной, одетым в черное (или, вер-нее, в темно-синее) европейское платье; у него не было руки», после чего прервался на мгновение и, всматриваясь в зеркало более пристально и сосредоточенно, продолжил: «Нет, его ле-вая рука на месте, но прижата к груди». Это уточнение при-дало его словам куда больший эффект, ведь лорд Нельсон и вправду имел обыкновение прикалывать пустой рукав на грудь своего мундира. Однако, отсутствовала у него правая рука. Ни словом не обмолвившись об ошибке, я спросил вол-шебника, возникают ли объекты в его зеркале так, как мог-ли бы явиться перед глазами, или уже отраженными, меняя местами лево и право, как то происходит в обычных зерка-лах. Он же ответил, что верно второе, из чего следовало, что в словах мальчика не было никакой неточности. Я покинул его до крайности озадаченным и отчасти разочарованным, поскольку явленное мне было куда менее впечатляющим, чем то, что этот волшебник демонстрировал многим другим, в том числе и некоторым из моих друзей. Так, во время од-ного из представлений некий англичанин всячески выказывал свое недовольство и заявил, что не успокоится, пока ему не опишут внешность его собственного отца, о которой, как он полагал, никто из собравшихся не имел никакого представле-ния. Мальчик же, после того, как ему было названо имя, опи-сал человека в платье французского кроя с рукой, прижатой к голове, в очках, с одной ногой, стоящей на земле, а дру-гой согнутой в колене чуть позади, так, словно он спускался с возвышения. И это описание было верно до мелочей: поло-״жение руки было вызвано постоянными головными болями, а нога была повреждена на охоте после падения с лошади. В другой раз описан был Шекспир, вплоть до мельчайших Деталей внешности и платья; я мог бы привести ряд иных случаев, когда выступления волшебника поразили многих зна-комых мне трезвомыслящих англичан».
Вот что говорил мистер Лейн, и его свидетельства схожи с теми, что дает мистер Кинглейк52, писатель:
«Пожалуй, стоит также отметить, что в последнем случае гидромантии, который приходилось наблюдать автору этих строк, мальчику удавалось видеть куда лучше без медиума, нежели при нем; и это с учетом того, что перед ним посто-янно присутствовали отражения в самом сосуде с водой. Это могло бы послужить доказательством того, что все эти виде-ния возникают перед взором видящего непосредственно из глубин его собственного ума. Как привести ум в такое состо-яние или подготовить глаз к восприятию образов — уже дру-гой вопрос. С уверенностью можно сказать, что видящему не транслируется образ из разума вопрошающего, поскольку есть доказательства обратного. Стоит только вглядеться в Приро-ду, как заметишь, что она оплетена волшебной сетью, пол-ной чудес.
Существуют ли в мире сем разумные создания, нам неве-домые? Или то работа незримого механизма, непрекращающа-яся игра тел, идущая по законам, которые под силу разобрать лишь ученым мужам? И вправду ли чудес не существует? Неизменен ли ход вещей? И может ли вернуться назад то, что покинуло этот мир? Является ли все это случайностью, и можно ли тогда прозреть будущее? А все те диковины, о которых говорят люди — неужели просто выдумка и вздор? Игра впечатлительного ума или череда заблуждений?
Откуда взялся страх, что всегда висел над миром? Как так случилось, что вера в духов прошла сквозь времена? Не могли ли история, наука и здравый смысл сами породить этот суеверных страх, чтобы после он обрел реальность? Неуже-ли же нельзя его побороть? Возможно ли изгнать этот ужас перед незримыми мыслящими сущностями, неусыпно наблю-дающими за нами, прочь? Ничто нельзя почитать сделанным, покуда мы не сделаем это, если оно вообще в наших силах.
Паскаль Беверли.Секреты Обсидианового Зеркала